Евгений Степанов - Застой. Перестройка. Отстой

Ира обожала произносить речи. И делала это очень своеобразно и талантливо. Почти в каждом ее предложении звучали такие славные слова, как перестройка, гласность, ускорение. На одной из планерок Ира высказала ряд соображений (интригующих) и насчет литературы.

— Товарищи, пусть всегда будет Гласность, пусть всегда будет Ускорение. Это же прекрасно, товарищи! Сейчас печатают многих интересных писателей. Вот, например, Булгаков. Хоть он был, конечно, великим путаником, но ведь все равно печатаем его! И я считаю, что всем нам надо ознакомиться с его доселе неизвестными произведениями. У нас в музее есть печатная машинка. Печатная машинка, товарищи, — это орган размножения. Пусть Светлана Сурьмина (она ведь ранее работала секретарем-машинисткой) перепечатает нам экземплярчика четыре, например, «Сердца, как его, собачьего». Ведь интересно!

Все дружно закивали головами. А Светка закручинилась, как красна девица, у которой в свадебную ночь украли супружника.

При всех своих закидонах Ира была чудесным человеком. Она отличалась редким альтруизмом, который у людей определенного склада развивается к глубокой старости. Ира любила делать людям добро. И нескольких сотрудников музея устроила на хорошо оплачиваемые новые работы. «Выколачивала» своим знакомым квартиры, участки… Многое делала и для музея — «пробивала» сотрудникам пропуска в специальные, ведомственные, номенклатурные поликлиники, бесплатно — через какого-то спонсора! — поставила в музей несколько видеомагнитофонов, диктофоны и т. д.

Иру все любили, даже Светка Сурьмина, хотя печатала Булгакова она, конечно, неохотно.

…Наступил декабрь. Скользкий, неприветливый, зябкий месяц.

Утешало только то, что выдали получку. Мужчины ожидали, когда откроется Елисеевский магазин. Деньги уже отдали технику Сашке. Он побежал за напитками, кому-то — коньяк по тринадцать восемьдесят, кому-то — шампанское по шесть пятьдесят. А если особенно повезет, Сашка всем притащит «Русский сувенир» за десять рублей. Сорок градусов. Дешево, но сердито.

В десятую комнату ворвалась Светка Сурьмина, довольно скверная на язык и, естественно, на характер замужняя женщина. Руки у нее почему-то были в каких-то кровоподтеках и синяках.

Комната затихла.

— Жарков, что это у тебя галстук такой короткий? — съязвила Сурьмина.

— Все у тебя, Сурьмина, не слава богу. Раньше я в этом галстуке ходил, ты ничего не говорила. Так вот, я его не укорачивал.

На помощь мне пришел Ерошкин:

— Светик, а что это у тебя за укус на руке, кто тебя обидел?

Светка, бросив глазами гром и молнии на Ерошкина, вылетела из комнаты.

Теперь в комнату вошел Бедолагин, потомственный художник двадцати девяти лет, убежденнейший реалист, член Союза художников СССР, комсорг этой мощной организации и неизлечимый пьяница. Он уже принял грамм двести. Взгляд у художника был возбужденный и блуждающий. Он хотел еще пропустить стаканчик, другой, третий… Хотел и поговорить. Говорил он, как правило, об одном: о Сергее Сергеевиче Мойшевом, начальнике отдела экспозиции, своем непосредственном руководителе.

— Какой же он, этот Мойшевой — гнусный тип, скотина! — начал ругаться Володька. — Не-на-ви-жу! Ничего в музейном деле не понимает. А сегодня пришел надушенный тройным одеколоном, дурак. Лучше бы мне отдал — я бы выпил.

Потом Володька решил порассуждать об искусстве:

— Авангардисты мне осточертели. Все прут и прут, как танки, подонки. Выставки, мол, хотим свои устраивать. Но мы, честные мастера, будем до последней капли крови сражаться против их гнусных произведений, так сказать, искусства. Бороться будем, пока течет кровь в наших реалистических передвижнических жилах. Есть только одно направление в живописи — это реализм. Есть только передвижники. Крамской, Репин, Суриков.

— И Бедолагин! — съехидничал Шульц.

— А что, может быть? — охотно согласился художник.

Володя пил много, очень много. К двадцати девяти годам он забыл, что такое интерес к женщинам. Любил только свою жену Светочку, пятидесятилетнюю ювелиршу, зарабатывающую восемьсот рублей в месяц. Значительную часть женушкиных денег Володя благополучно пропивал.

Нередко он удивлялся, находясь в десятой комнате:

— Как это некоторые мужики снимают хату для того, чтобы трахаться! Я понимаю — водку пить! Для этого дела можно и трехкомнатную квартиру со всеми удобствами снять. Но для секса… Нет, не понимаю.

Наступил час дня, и сотрудники разбежались по своим делам.