Евгений Степанов - Застой. Перестройка. Отстой

— Жарков, а ведь мы грешим! Ты женат, я замужем… Нет, нет, не могу перешагнуть психологического барьера!

— Ну разочек-то можно, — настаивал я.

— Нет, не могу перешагнуть психологического барьера! — продолжала Наташка.

— Нет, так нет, — сказал я. И поспешно стал одеваться.

— Ах, ты такой, да? — Обиделась Наташка. — А я, может быть, сейчас как раз и захотела.

— Наташа, ты знаешь, я подумал и понял, что ты права. Давай лучше останемся друзьями.

Она капризно насупилась и пробормотала:

— Отвернись, я буду одеваться.

Мы разъехались по домам.

Утром на работе все, как ни странно, решили, что вечер удался.

Каждый пришел к такому выводу самостоятельно, совершенно не сговариваясь друг с другом. И оказалось, что все к лучшему. Я даже очень радовался, что не совокупился с Дубовой. Во-первых, я люблю только свою жену, а во-вторых, в раздетом виде Наталья Семеновна выглядела гораздо менее эффектно, чем в одетом. У нее зиял огромный уродливый шрам на животе. Я допер, наконец, почему Шульц от нее отказался наотрез и все время подыскивал ей каких-то новых дружков, заменителей собственного гордого еgo. Об одном из них следует рассказать особо.

Николай Николаевич Николаев, тройной Николай, был намного младше Шульца. Однако они дружили. Раньше вместе работали на ниве просвещения в Индустриальном техникуме. Сеяли разумное, доброе, вечное.

Николай Николаевич был парень неплохой, но отличался сексуальными маниакальными наклонностями. Всю свою жизнь он только и делал, что совокуплялся. И даже вел подсчет соблазненных им женщин. Когда Николаю Николаевичу исполнилось двадцать шесть лет, эта цифра перевалила за четыре тысячи. А свою первую женщину (ей было двадцать восемь) он поимел в розовом двенадцатилетнем возрасте.

Жил Николай Николаевич один, в центре Москвы, на Остоженке, в коммунальной квартире с одной соседкой, которая (только она одна) портила ему нервы, отравляла жизнь, мешая делать то, что не делать этот молодой человек не мог.

С нехорошей (потому что хорошая) соседкой он находился в состоянии острой, непрекращающейся идеологической ссоры. И, возможно, поэтому писал грустные лирические песни и жалостливо исполнял их под гитару всем своим гостям. Песни и впрямь были очень душевные, трогательные, сентиментальные. Все больше о платонической любви и настоящей, «железной» дружбе.

(Правильно замечено: многие развратные люди пишут сентиментальные, трогательные песни.)

С Николаем Николаевичем и хотел свести Шульц надоевшую ему Наталью Семеновну. Он чувствовал себя в долгу и перед Николашей, и перед Наташей, которой он давно обещал предоставить в личное пользование нового свеженького жеребчика.

— Они же созданы друг для друга, Дубова и Николаев, — рассуждал Шульц в беседе со мной.

И вот, наконец, дело свершилось. Вечером в субботу (рабочий день в музее) друзья оказались в кафе «Перекоп». Сначала в заведение поехали Шульц, Ерошкин и Николаев — они направились занимать места. А мы с Дубовой подъехали попозже — у нас на поздний час были расписаны группы.

Наташа произвела на Колю ошеломляющее впечатление. Он говорил Шульцу, когда товарищи выходили в курилку перекурить:

— Чего ты мне лапшу на уши вешал, что она страшная, как смерть?! Наташка прекрасна! Томный взгляд, чувственный рот! Чудо! Да я на ней женюсь! И навсегда!

Вообще Коля за свои двадцать шесть был женат трижды. Да и к тому моменту он еще не разошелся со своей последней женой. Дело лежало в суде.

В тот вечер Наташа и Коля долго танцевали и даже страстно в танце целовались.

Ленька напился и восхищался Николашей:

— Какой классный парень, наш человек, сразу к Дубовой пристроился, не побрезговал… Наш человек, красавец!

Разъехались к полночи.

Утром во вторник на работе директриса всех загрузила какой-то новой экспозицией, и про амурные дела в комнате номер 10 временно подзабыли. До среды.

В среду первым из мужчин в комнате объявился я. Дубова встретила меня чисто по-женски — интригующе и витиевато. В глазах ее отражался неприятный аффектированный ужас.

— Ты знаешь, кто сейчас сюда приходил?

— Кто? — переспросил я. — Случилось что-нибудь?

— Николай Николаевич сюда пожаловал, — уже не так испуганно, но по-прежнему ядовито произнесла Дубова. — Откуда у него наш адрес?

— Я не давал, — честно сказал я. — Но разве это тайна? Открой любой телефонный справочник, везде написано про наш музей…