— Серега, а ведь ты в Афгане служил, — наконец, решил попросить я товарища. — Сможешь выступить у нас на вечере в музее?
— Да легко, — сказал Сережка. — А хули говорить?
— Я тебе напишу речь.
— Заметано, — протянул мне руку воин-интер-националист и похититель «Мерседесов».
Потом мы еще попили пивка, Серега рассказывал, сколько девиц он перетрахал, какие кабаки посетил, что Игорь Кононов в очередном запое, работу прогуливает.
— Хоть бы ты с ним, Женек, поговорил, — заботливо заключил Сережка, — он тебя уважает.
Я пообещал позвонить Игорю.
Когда вернулся домой, решил сразу на машинке напечатать Сереге речь.
Я сел за письменный стол и за два часа написал текст, в котором говорилось о том, что вот, дескать, часто ругают молодых людей. Мол, панки они да металлисты. Но кто тогда спасал теплоход «Нахимов»? Молодые парни, новороссийские пограничники! Кто бросился в пекло Чернобыля?! Кто защищает апрельскую революцию в ДРА? Да все та же молодежь!
Я писал речь специально очень просто, понимая, что литературных слов мой друг знает немного, и ему трудновато будет держаться на публике.
…Сережка выступил блестяще. Ему долго аплодировали.
На планерке Галина Ивановна похвалила Наталью Семеновну за хороший вечер и особенно за «афганца».
— Да, такого парня было непросто найти, — сказала Наташа.
* * *
Во время работы в музее я познакомился с рядом литературоведов, которые писали о Беднякове, а некоторые его даже редактировали. Вообще, по Москве довольно долго ходили слухи, что редакторы и писали за кормильца. Но это оказалось враньем — домыслы опроверг первый редактор Беднякова девяностолетний Марк Борисович Колосков…
С Марком Борисовичем, конечно, было не просто, он не пропускал ни одного музейного заседания, всегда рвался выступать, но все путал, нашего кормильца Колю Беднякова иногда называл Сашкой Фадеевым, меня — Виталием Оттовичем, Галину Ивановну — Натальей Семеновной, но одно твердил последовательно и упрямо — все книги Бедняков написал сам, а мы, редакторы издательства «Молодая гвардия», ему только помогали, немножко корректируя.
Еще в музей заходил замечательный литературный критик Лев Александрович Иванов, который написал множество книг, в том числе, и монографию о Беднякове.
Мы со Львом Александровичем, когда он приходил в музей, общались. Точнее — я слушал его, задавал по своему обыкновению вопросы. У нас установились доверительные отношения.
…Как-то раз шли мы с ним Цветным бульваром в редакцию журнала «Дружба этносов», к нему на работу. Он поделился со мной любопытной историей:
— Я был молод, говорил смелые речи. И сказал при случае Надежде Яковлевне Мандельштам: «Какой Сталин — подлец. Сколько людей загубил!»
— Сталин не подлец, — ответила вдова гениального, погибшего в лагере поэта. — Люди загубили себя сами.
— И я призадумался над емкой, глубокой фразой Надежды Яковлевны, — вздохнул Лев Александрович, — а в самом деле, кто же убивал, кто «стучал» на ближнего своего, кто издевался над заключенными? Разве не мы сами? Так почему же мы всю вину сваливаем на одного человека?
— Бедняков, кстати, — продолжил Иванов, — ни на кого не стучал, никаких привилегий себе не просил, даже в Москву, в эту роскошную квартиру на улице Горького, переезжать не хотел — ему было неловко.
Потом мы еще беседовали с Ивановым о первых годах революции, эпохе, когда жил и работал Бедняков.
— Удивительное дело, — говорил Лев Александрович, — среди видных государственных руководителей, начальников карательных органов первых лет Советской власти практически не было русских. Даже Ежов оказался другой национальности. Мордвином.
— Как вы думаете, почему? — спросил я.
— Видите ли, Женя, — ответил мудрый критик, — когда в деревне отрубают голову петуху, то приглашают это сделать кого-то со стороны… Своему — не под силу…
— Это хорошо, что наступила Перестройка, — вернулся ко дню сегодняшнему Лев Александрович, — я теперь могу спокойно писать о Беднякове — раньше все было под запретом. Власти принуждали наводить хрестоматийный глянец на певца революции, меня даже в музей не пускали… А сейчас я здесь почетный гость. Вам повезло — вы пришли в правильное время.
* * *
Особый разговор — музейные планерки. Там постоянно обсуждали план-карты сотрудников, строили немыслимые прожекты относительно тотальной популяризации Николая Алексеевича Беднякова, обсуждали вопросы международной политики (политинформацию обычно проводила Людочка Стаева).
Читать дальше