Наталья Чеха: Не царская дочь

— Что ты читаешь? Не жалко тратить время? А еще называешь себя умной…

— Ну, дай мне из своих, — отвечала я. — В библиотеке ничего подобного не возьмешь…

Светка отводила глаза:

— Не могу, бабушка не разрешает никому давать наши книги.

— Ну и молчи тогда со своей бабушкой, — обижалась я и уходила к себе.

Через некоторое время Светка стучала ко мне в комнату и звала гулять.

Во дворе она тоже стремилась забрать верх.

— Будем ставить «Золушку», — объявляла, например, самая старшая из всех Ленка Хомякова, и не успевала договорить, как Светка ее перебивала:

— Чур, Золушку играю!

— Чур, я буду Золушкой! — запаздывала я на полтакта.

— Никто из вас ею не будет, — выносила свой вердикт Ленка, — потому что Золушкой буду я.

— Да разве они такие бывают? — усмехалась я. — В тебе ж два метра роста! А Золушка была маленькая…

— Молчи, или вообще не будешь участвовать, — бесстрастно говорила хитрая Ленка.

Я молча страдала.

Но зато в лазанье по деревьям я была первая.

— Эх ты, трусиха, — кричала я откуда-то сверху застрявшей в нижних раскидистых ветках долговязой Ленке. — Не можешь, так и не хвастай!

— Ну, погоди, — неслось снизу, — я тебе дам ТАКУЮ роль в «Золушке», что не захочешь…

— А я и так уже не хочу, — смеялась я. — Играй свой спектакль сама, я посмотрю, сколько придет зрителей на тебя одну полюбоваться…

Вечером я подстерегла в коридоре Светку:

— Свет, давай не будем в «Золушке» играть?

— Ну да, — отвечала она, — а Ленка потом мстить будет. Не хочу я с ней ссориться…

И на следующий день она пошла на репетицию.

Я осталась одна. Сначала бесцельно бродила по комнате в ожидании мамы, которая задерживалась на работе, лежала на оттоманке, листала какие-то старые журналы, слушала пластинки, что-то рисовала в школьной тетради… Но все было не то.

— Эй! — вдруг услышала я голос с улицы и выглянула в окно.

— Выходи давай! — кричала хорошенькая Людочка из первого подъезда, которой досталась роль крысы, управлявшей золушкиной каретой. — Без тебя ничего не получается! Лена послала тебя позвать. У Золушки ведь было две сестры, а у нас только одна…

Нам со Светкой выпало играть двух капризных, все время ссорящихся между собой сестер.

В жизни все было также, кроме кровного родства.

Еще Светка не любила ужинать.

— Светочка, ну съешь хоть один пельменик, — слезно уговаривала ее сидевшая рядом бабушка, — умоляю тебя…

Помолчав немного, она вдруг придумывала новый ход:

— А давай за каждый пельмень я буду платить тебе десять копеек…

— Не хочу! — упорствовала сытая Светка, которая давно уже устала от бабушкиных разносолов и которой, для уменьшения массы тела, не мешало бы поголодать денек-другой. — Сказала — не хочу и не буду! Ни за какие деньги!

Дело происходило в общей коммунальной кухне. Мы с мамой сидели у другой стены, за своим узким колченогим столом, и тоже ужинали. Наша трапеза была намного скромнее Светкиной. На столе не было ничего, кроме сковороды с жареной картошкой и двух свежих огурцов, разрезанных пополам и посыпанных крупной солью — так всегда делала мама, и еще наносила на огуречную мякоть несколько надрезов острым кухонным ножом. Это было очень вкусно, но сегодня меня ничего не радовало.

— Мам, — шепотом обратилась я к сидящей напротив матери и незаметно кивнула в сторону Светкиного уставленного яствами стола, — а меня б не пришлось уговаривать…

— Смотри в свою тарелку, — строго сказала мама. Но мне показалось, что и она б не отказалась от горы дымящихся домашних пельменей, распространявших по всей квартире свой аппетитный запах.

Другие соседи, пожилые супруги Мартыновы, тоже часто ужинали на общей кухне. Они не обращали никакого внимания ни на Юлию Кузминичну, ни на Светку, ни на нас с мамой, а жили своей, автономной жизнью. Их взрослая дочь Лариса собиралась замуж и тоже жила своей жизнью, а сын служил в армии и долго не слал писем.

— Что-то Валерочка не дает о себе знать, — жаловалась тетя Женя мне, когда я мыла на кухне посуду. — Ты ничего не брала из почтового ящика?

— Нет, — честно отвечала я, гремя в раковине тарелками и оглядываясь на взволнованную тетю Женю. — Подождите еще немного, может быть, скоро напишет…

И мать дождалась. На следующий день белая ситцевая занавеска в ванной комнате оказалась исписанной карандашом. Это были знаки из азбуки Морзе. Умная Лариса догадалась найти где-то справочник и прочитала зашифрованную фразу: «Я прощаюсь с вами. Валерий»