Наталья Чеха - Не царская дочь

Старушка, тяжело поднявшись, подошла к валяющимся на полу коричневым черепкам и попыталась сдвинуть их ногой в одну тесную кучку. Наклоняться ей было трудно — мешала нездоровая полнота и постоянная головная боль, которая мучала ее последний год. У всех женщин их семьи была такая проблема: от инсульта умерла мама, что-то похожее унесло жизнь бабушки, головными болями страдали обе уже умершие сестры. «Теперь вот у меня, — думалось ей, — сколько еще осталось?»

Она закрыла окно и обернулась к внучке, клевавшей носом и еле удерживающей равновесие на большом венском стуле:

— Ну, что, детка, будем спать?

Через минуту Старушка полусидя расположилась на широкой кровати, слегка покачивая ногой детскую люльку из тонких металлических прутьев Ее недавно сделал муж. Стоило лишь едва коснуться полукруглого основания, как она начинала мерно раскачиваться, убаюкивая лежащую в ее недрах так безумно любимую дедом внучку. Правду говорят: первый ребенок для взрослого человека — последняя кукла, а первый внук — это и есть его поистине первый ребенок.

Да вот — умилительная картина двухнедельной давности.

…Город утонул в эти дни в темно-зеленом бархате цветущих каштанов. Сорвавшиеся с деревьев блестящие коричневые плоды валялись под ногами, а их колючие скорлупки, треснувшие пополам, напоминали зеленых ежиков. Стрела бульвара стремительно уходила вниз. Они с мужем вышли встречать старшую дочь, которая любила прогуливаться здесь в обществе молодых мам. По обочинам бульвара пунктиром тянулись широкие деревянные скамьи, над головой висели прямоугольные плоские фонари, излучающие бледно-розовый свет. Всюду мелькали детские коляски: обтекаемой формы, низкие, на маленьких колесах, с полосатыми овальными боковинами — последний крик моды. Из их уютных глубин торчали детские головы в смешных остроконечных шапочках с тесемками. Среди них затерялась где-то и внучкина головка. Дед с бабкой внимательно всматривались в прогуливающихся мам и детей, и, наконец, увидели своих. Дед, прихрамывая, подбежал к коляске, держа руки за спиной. В руках у него была шоколадная плитка, обернутая в цветную фольгу с тиснением — любимое лакомство любимой внучки. Он долго агукал и улыбался светящемуся радостью ребенку, после чего, с видом фокусника, вытащил из-за спины шоколадного зайца…

— Баба! — послышался тонкий детский голосок. — Ложись! Спи!

Она улыбнулась сквозь набежавшие вдруг слезы.

— Хорошо, внученька, сейчас лягу…

Девочка любила засыпать, зная, что бабушка лежит здесь, рядом, на своей высокой железной кровати с никелированными шарами по углам спинок. Именно лежит, а не стоит, и лежа качает люльку ногой в мягком кожаном тапочке. Ей не нравилось, чтобы кто-то смотрел на нее, засыпающую. «Слишком свободолюбива, — думала, погружаясь в дремоту, Старушка. — Будет больно ударяться. Жаль, что не доживу до ее взросления, не успею ничего — ну ничегошеньки! — рассказать о себе, своей жизни, своих мыслях, своих ошибках и потерях, своей любви, своем опыте, своей боли, — ни о чем из того самого главного, что так хотелось бы передать! Ни о чем, ни о чем…»

Как бабушка двухлетней внучки, она была несоизмерима стара: разница в возрасте — больше шестидесяти лет. Все потому, что и радость материнства впервые изведала на исходе четвертого десятка. Как-то раз старшая дочь спросила ее: почему, дескать, ты так поздно меня родила?

— А раньше некогда было, — ответила она тогда. — Коммунизм строила…

Она любила перебирать свои фотографии тех лет: строгий овал лица, жесткий взгляд, на голове — красная косынка…

Муж, лежавший на кровати у противоположной стены, давно уже спал, скрестив по-стариковски ноги в белых бурках и сложив — тоже по-стариковски — руки на груди. Спала и внучка в своей голубой люльке. А Старушка, устало опершись на свои большие пуховые подушки, замерла в неподвижности, боясь нарушить тишину, и даже слез ничем не утирала, медленно и скорбно катившихся по ее бледным щекам…

Через четыре года она умерла.

Еще на год раньше умер ее муж.

А Девочка в это же время пошла в первый класс.

Она тогда еще не знала, что бабушкина жизнь никуда не исчезла. Не растворилась в мироздании, не ушла в небытие, не затерялась в неведомых космических далях. Что вся эта жизнь, со всем своим содержимым, как некая сокровенная река, плавно перетекла в ее, Девочкино, русло.

… Елена Евгеньевна проснулась рано — едва забрезжил рассвет.