Иван Зорин - Повестка без адреса

Тропинка истёрлась о скалы, едва не задевая крыльями, над головой кружились птицы, и, сыпля вниз перья, гадили налету. Показался тупик, и Кондратов, замедлив шаги, вспомнил про арестанта.

— Вот-вот, — поддакнул сатана, — попробуй освободи его! Для этого нужно выковырять его из глыбы сна, а он там, — как буква в слове, — топором не вырубишь!

Кондратов вдруг почувствовал, что говорит на языке, которого не понимает.

— Значит, фантазию не выбирают, и Бог бессилен что-либо изменить?

— Что-то вроде этого.

Кондратову стало не по себе.

— Ну, а как насчёт образов? — ахнул цыган, будто ударил в колокол. Забегая вперёд, он по-собачьи заглядывал в глаза. — Кинешь парочку изголодавшемуся бесу? А уж как я буду их грызть, как буду грызть!

Выпустив клыки, он с рёвом набросился на хвост.

И тут Кондратов окончательно проснулся, осознав, что сон про арестанта был сном во сне…

Дневники переплетаются, как волосы любовников, которые растут к подушке с разных голов. Они отражают мир, как висящие напротив зеркала — попавшую между ними свечу. Вот что сообщает дошедший из глубин сна по голубиной почте

Мне чудится, будто я заключён в сон, замки которого крепче запоров моей камеры, а стены толще. В этом сне нет ни входа, ни выхода, он глубже бездны и шире небес. Я выхожу из него, только заснув, а погружаюсь с пробуждением.

Сегодня я видел во сне мужчину с губами, нависшими над подбородком, а, проснувшись, мучительно решал: «То ли я сейчас видел во сне мужчину, то ли мужчина видит теперь во сне сидящего на нарах арестанта». В конце концов, я решил, что он — Бог, и стал горячо молиться.

Однако недолго. И мои сны — его явь, а чем я могу ему помочь?

«У лукавого один зрачок чёрный, а другой, как у кошки, — прочитал Кондратов и прислушался, не стучит ли где молот ведьм. — Одна щека у него пухлая, как у младенца, а другая ввалившаяся, как колодец, и когда левая половина лица улыбается, правая грустит». Он отложил в сторону «Собрание ересей» и покачал головой:

— У такого, как у женщины, ничего не поймёшь.

— Чему удивляться? — отозвалась Анастасия. — Мы бредём, ощупывая друг друга, как слепцы, и там, где должен быть нос, оказывается фига.

Она сидела перед зеркалом с таким видом, будто сеяла ветер, а пожинала облака, но на самом деле расчёсывала волосы, такие густые, что гребень застревал в их отражении.

— Сатана — князь вещей, — прошептала она, — но и те иногда бунтуют.

Кондратов удивлённо свёл брови и услышал историю про

Играли трое: студент, которому требовались деньги, купец с пальцами, как сардельки, и фон Лемке. Под этим именем какое-то время в Москве жил сатана. Он был завсегдатаем модных салонов, и ему приписывали изречение: «Партнёра надо успеть обмануть ещё до того, как он сядет с тобой за зелёное сукно».

Купец похвалялся, что и чёрта обведёт вокруг пальца. Повернувшись вполоборота, фон Лемке чистил холёные ногти, улыбаясь левой стороной лица, а правая, оставаясь в тени, грустила. Студент уже задолжал круглую сумму и теперь играл ва-банк. «Моё, господа!» — вскрикивал он при выигрыше, но такое случалось всё реже, и он всё чаще выписывал векселя.

— Надеюсь, вы человек чести, — принимая их, вздохнул фон Лемке, расстёгивая верхнюю пуговицу-«душегубку».

— Сомневаетесь? — взвился студент и, сложив пальцы пистолетом, нацелился ему в грудь.

Он обращал всё в шутку, но его выдавали петушиные интонации и неестественная бледность.

Известно, что карты незаметно для глаз толкаются в колоде, пробиваясь наверх. Сдача той или иной карты определяется волей игрока. Передёргивают только шулера низшей ступени, опытный маэстро брезгует ручной работой. Как рыбак без удочки ест глазами воду до тех пор, пока рыба сама не выпрыгнет на берег, так и он сверлит взглядом рубашки, заставляя нужную карту пробраться наверх. Поэтому там, где другой тащит тройку, он прикупает туза.

Ночь истощалась. За окном плыли предрассветные сумерки, и свечи, обжигая канделябры, превращались в сальные блины. Под утро студенту пришли три валета с джокером. У фон Лемке было каре на тузах. Взвинтили ставки, и купец, вывернув под столом пустой портмоне, спасовал. Глаза у студента лихорадочно заблестели.

— Одну, — глотая папиросный дым, выдавил он.

Фон Лемке зевнул в волосатый кулак и безразлично протянул колоду.