Курков молчал.
— Если бы я ехал с женой, — продолжил Желдаков, — я бы разорвал любого.
Он верил, что так и сделал бы, хотя и знал, что никогда бы так не поступил.
— Ты последнее чмо, — обличал Желдаков.
— Что правда, то правда, — неожиданно согласилась Наталья.
Приближалась Шашня.
Милицейская машина, ехавшая перед автобусом, ушла влево, начала отставать, поравнялась с окном водительской кабины.
Высунулся милиционер, крикнул Артему:
— Не опрокидывайся, у нас другой план!
Артем кивнул.
А Курков вдруг схватился за ружье.
Он схватился за стол и упер его себе в грудь.
— Ну, стреляй, дурак, — сказал он.
— Хватит! — крикнул Ваня. — Ничего уже не изменится, если кто-то еще умрет! Хватит!
Желдаков посмотрел на него.
Похоже, мальчик прав. Больше никого убивать не надо. Кроме Маховца. Его надо убить, Желдаков не простит себе, если не убьет.
— Ладно, — сказал Желдаков. — Не трону никого, сидите. Сейчас только вот с этим поговорю.
И пошел к Маховцу, который так и лежал на спине, хотя руки у него были свободны.
Маховец ждал. Он понимал, что Желдаков сразу не выстрелит. Что-то сначала скажет. И этот момент надо использовать.
— Ну? — спросил Желдаков. — Как тебе тут?
— Чего?
Маховец сделал вид, что не расслышал.
В таких случаях или повышают голос, или подходят ближе.
Желдаков сделал шаг вперед, не опасаясь. Если Маховец попытается встать, он успеет выстрелить.
Маховец резко ударил Желдакова ногой под коленную чашечку.
Тот вскрикнул и согнулся, Маховец ударил еще раз — Желдаков упал, взмахнув ружьем.
И тут же Наталья с удивительной проворностью перескочила через Куркова, который не успел ее задержать, выхватила из рук упавшего Желдакова ружье, вспрыгнула на пустое сиденье и встала там, слегка согнувшись под багажной полкой.
— Надоело! — закричала она. — Всем сидеть на месте и слушать! Всем слушать меня!
Маховцу слушать было некогда: он навалился на Желдакова и душил его.
Желдаков хрипел, дергая руками и ногами, но ничего не мог поделать — он терял уже последний воздух.
— Прекратите! — закричала Наталья. — Прекрати, урод!
— Да прекратил уже, — сказал Маховец, утомленно садясь на пол и отпихивая от себя задушенного Желдакова.
— Всем меня слушать! — повторила Наталья.
Ей многое хотелось сказать.
Ей хотелось сказать что она чувствует себя случайной и чужой в этой жизни — так же, как в этом автобусе. И так было всегда. Родители не понимали ее занятий, ее увлечения книгами и художественной самодеятельностью: неизвестно в кого пошла. Наташа сама не понимала, в кого пошла, лет с тринадцати замкнулась, почти не общалась с отцом и матерью — не о чем говорить, они уже тогда не знали и половины того, что знала она. Не в житейском смысле, конечно, не в бытовом — тут они как раз считали себя умными, да и были таковыми, а дочка казалась им дурочкой, ни к чему не приспособленной, и ее решение учиться на актрису лишь подтвердило их мнение.
На театральном факультете сарайской консерватории она была агрессивно умной, что, конечно, не нравилось ни сокурсникам, ни педагогам. И так оно пошло, и продолжается всю жизнь: на равных Наташа общается лишь с книгами, да и то не со всеми, а в жизни у нее нет подруг, друзей. Мужа, в общем, тоже нет, а так — человек, который меньше других раздражает. Она пыталась это перешагнуть, заводила новые знакомства, пробовала войти в интересы других людей и отыскать в них что-то близкое для себя. Кончалось разочарованием и убеждением: водиться нужно только с людьми своего круга. Но круга этого как раз и не получалось, люди на глазах Натальи мельчали, тупели, все больше упирались в конкретную злободневность. Появился влюбленный режиссер из прошлого и пригласил в будущее, уехала с ним, быстро поняла: опять ошибка.
Она со своим умом, талантом, с неординарной внешностью оказалась никому не нужна. Не формат. Не вписывается, не укладывается, не резонирует.
Два и надо ли резонировать? Может, вы меня еще заставите и на своем языке говорить, который по недоразумению принимаете за русский? Наталья помнит, как на съемочной площадке никак не могла выговорить текст сценария и пыталась его слегка облагородить, а режиссер морщился и бурчал: «Наташенька, вы откуда? Включите дома телевизор, послушайте, как в жизни люди говорят!» (А текст был примерно такой: «Вали отсюда, пидор, со своим баблом, и засунь его в жопу своей ссыкухе!» — причем произносила героиня с двумя высшими образованиями, из светского столичного общества. Пожалуй, именно так они и выражаются.)
Читать дальше