Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

— Где вы достали такую рубашку? — спрашиваю я Мардука, но за него отвечает Азизян.

— В общежитии за трамвайной линией. Это подарок черножопых товарищей, то бишь африканцев. Среди которых тоже багато любителей подержаться за одно место, сиречь… кх-кх… Молодой человек играет в очко… Я хотел сказать, в молодежном театре пантомимы… кх-кх-кх… панто — мимо одного места. Молодой человек, покажите Дяде вашего Потебню!

Потебню придумал я. Это я сделал Пэта Буна Потебней. Разве не похоже? Потебня — это какой-то языковед. По-моему, даже в учебнике есть его портрет. Однажды слово «Потебня», вернее фамилия, донеслось из совсем неожиданного места — по радио «Свобода», представьте себе. Из уст члена Хельсинской группы вдруг выскочил Потебня, как злой лягушонок, отъевшийся на деликатесах из загранпосылок в животе правозащитницы. Вместо рассказа о том, как чекисты заразили язвой желудка активиста крымских татар, старуха взялась обличать сталинскую политику по вопросам языкознания и несколько раз повторила — «Потебня». Поневоле такое запомнится.

За прошедшие две недели что-то успело произойти, «балка» переместилась в другое место. Поговаривали о ее легализации (чтобы легче было следить, кто чего туда носит). Стоунз этой весною какой-то раздражительный. Лает в трубку, как собака-интерпретатор глухонемого хозяина. А мне вот интересно было бы узнать, не ошибся ли я, шагая домой в сумерках, когда из-за углового гастронома мне навстречу вышли Мардук с кем-то третьим и молодая женщина в оливковых брюках. Когда мы поравнялись, она кивнула мне коротко стриженой головой, хотя мы не были знакомы.

Судя по тому, насколько уверен в себе Мардук, не смущается, скорее даже напротив — бравирует своим голосом и манерами; определенно должен быть круг людей, целая организация, где его ценят и поддерживают, приберегая для высоких целей. Меня бы не удивила фамилия с греческим оттенком — Мардукакис , прочти я ее на афише, или в рецензии на спектакль или концерт. Я позвонил Азизяну и потребовал: «Веди».

Подобно мне, Мардук проживал на втором этаже, но подъезд оказался просторнее, ступени массивнее и шире, не в дореволюционном, а именно послевоенном духе. И по таким ступеням бегает волосатый брюнет в африканской рубахе!

Нам открыл дверь мужчина средних лет, ни капли не похожий на Мардука.

«Пускай проходят», — донеслось из комнаты в глубине коридора.

Значит, он и дома говорит с такими же интонациями? Получается, либо родители не понимают, либо им безразлично, кто у них растет. Пожалуйста — спокойно пускают в дом Азизяна! А ведь, как правило, первый визит этой личности, стоило ему попасться на глаза взрослым, оказывался последним:

«Чтоб этого мальчика мы у нас больше не видели!» и т. д.

А возразить тут нечем. Азизян к незапятнанным не ходит.

В комнате работала лампа-обогреватель (наступила осень, а я снова никуда не устроился). Она была направлена на громадное бордовое кресло-кровать, где с ногами сидел Мардук и… проворно, даже не глядя на них, шевелил спицами.

Так он вяжет! Теперь я понимал происхождение и кофты в крупную ячейку, и чего-то еще, я не мог припомнить — шарфа, что ли, ямайской расцветки.

Ну да. На шее был тот самый шарф, а спортивные штаны заправлены в вязаные гольфы до колен. Еще на нем была кремовая кофта с большущими круглыми пуговицами из дерева, скорее всего, тоже самодельными.

А что если… Я моментально вспомнил про берет, вернее, про кепку, брусничного цвета кепку. Вдруг это он ее связал и подарил? И волосы у них, кстати, растут одинаково. Может, или не может такое быть?

Головной убор Анатолия Иванова буквально искрится сексопатологией, излучает ее на расстоянии. Это какой-то воздушный маяк или пресловутый НЛО без единой радиодетали, указывающий место встречи с интересным человеком. Недаром он так подробно расхваливал Данченко свой успешный контакт с глухонемым. Куда бы ты ни попал: в прихожую квартиры или в подсобное помещение, но, увидев на вешалке брусничную кепку, ты тотчас поймешь — мужчина со странностями должен быть где-то рядом.

«Мохеровая Голгофа Анатолия Иванова» — доживем ли мы до них, увидим ли подобные заголовки на страницах здешних газет?

Иванов, Иванов… А ведь Иванов гораздо больше подходит в родственники Мардуку, чем впустивший нас в квартиру человек. Если Мардука поставить рядом с Анатолием, многие бы решили — племянник и дядя.

— Я тут Дядьку раскусил, — слова Азизяна вывели меня из лабиринта мыслей. — Он кого-то ждет!