Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

«О! Да у вас теперь глазок! — воскликнула мать, пропуская вперед топтавшегося на пороге Самойлова. — Ну, где ты там застрял со своим чемоданом?»

Самойлову вдруг захотелось посмотреть в глазок оком обитателя квартиры, он еле сдержался и, быстро сняв шапку, пальто и ботинки, без приглашения направился, повинуясь интуиции, куда ему нужно.

Дверь, ведущая «куда нужно» была прикрыта. Не заперта изнутри, но и не распахнута. Самойлову показалось, что сделано это демонстративно. Забыв в коридорчике магнитофон, он без спроса уселся на диван, словно перед кабинетом врача, и стал разглядывать брусничные шерстяные носки у себя на ногах. В кухне одна тётка предлагала другой просушить рукавички.

«Его там нет! — ужаснулся Самойлов. — Его нет дома».

Ничего сложнее он придумать не мог. Но в столовую, подобно доброй фее, с шумом влетела Элеонора; быстро сообразив, в чем тут дело, она громко произнесла:

«Серж! К тебе гости. Притти янг бой».

Затем артистично приложила ухо к двери, подмигнув Самойлову. Она была в парике. Не дождавшись от брата ответа, Элеонора уверенно выстучала пальцами пианистки « та-та-та-там » из Бетховена, и с укором повторила:

«Серж! Обслужи же молодого человека!»

Прошло секунд сорок, и дверь немного отворилась, повинуясь невидимой руке.

«Чего тебе надобно, pretty boy?» — донесся бесплотный голос хозяина фонотеки.

Он явно нехотя подает признаки жизни, лежа там, где его свалил выпитый после лекции без закуски «мiцняк». Самойлову ясна причина Сережиного затворничества, но теперь он не торопится с ответом.

Сёрик частый посетитель гастронома у них под окнами. Самойлов не раз видел, как юноша хлещет из горлышка вино, преображаясь на глазах у сокурсников, ждущих своей очереди, сгрудившись между киоском и витриной бакалейного отдела, будущий доцент.

« Не теряйте время даром — заправляйтесь «Солнцедаром » — тогда его голос звучал гораздо бодрее, хотя глушили они, конечно, «Бiле мiцне», а не одиозный «Солнцедар».

Крутившийся у открытого окна Самойлов с удовольствием запомнил и позаимствовал эту поговорку у студента, не подозревавшего, что за ним наблюдают.

С утра набухался, как армянин Сутрапьян из анекдота «Съезд советских алкоголиков», и не хочет пускать к себе в комнату, чтобы мы не видели, как ему плохо…

«Сережа всю ночь чертил, помогал с «хвостами» Леночке Черняк, лег спать под утро, — объясняет поведение Сёрика его мать Полина А… Самойлов, кстати, не знает точно ее отчества, кажется, существует два варианта. — Сережа, ну ты нам что-нибудь поставишь?»

Сёрик ведет себя, как Волшебник Изумрудного города, музыку заводит, а сам не появляется — не показывается, если говорить по-мулермановски. Правда, просят его об одном, а он ставит совсем другое. Того же Мулермана вместо западных имен — хулиганит с похмелья. Взрослые довольны, а Самойлов от этого самодурства в ужасе: что сказать — не знает, боится со всеми рассориться. Опасная штука — бесплатные вещи. Не имеющие цены, они подобны миражам и сновидениям — приснилось, померещилось, а второго раза уже не будет — пусто, чисто. Нет ничего! В кинотеатрах бесплатно показывают только голый экран, и правильно делают. Зачем он сюда приперся?!

Недавно этот вопрос, с перекошенной сикось-накось от злобы мордочкой, задавал ему директор школы: «Ты зачем сюда приперся? Какого чорта ты сюда ходишь?» и т. д., и т. п.

После очередной порции унизительной эстрады Самойлов осмелел и, повысив голос, что-то вякнул про Джими Хендрикса, в надежде, что Сёрик его таки услышит. За дверью снова возникла пауза, потом голос оттуда задумчиво, с расстановкой произнес:

«Да… Джими балдеть… умеет».

Как о живом.

Судя по всему, на стационарном «маге» у Сёрика стояла одна-единственная катушка, и содержание записанной на ней программы не устраивало Самойлова абсолютно. С таким же успехом ему могли предложить варенье из разных банок — в знак издевательства, понимая, что он не любит сладкого, или какие-то несъедобные лакомства, которыми так любят закусывать взрослые люди — «огонек», «патиссоны», говоря хозяйке комплименты типа: «Полиночка — вылитый композитор-француз» (Мишель Легран). Они всегда так делают, если не знают фамилию, говорят просто, но с важным видом: «Это старый французский актер». Самойлова душила злоба. Он прикидывал, что можно было бы сломать, вывести из строя в этом доме уверенных в своей безнаказанности обманщиков.

«Ой, Сережа, это же Том Джонс! Не выключай, дай послушать!» — встрепенулась, как сова, Элеонора.