Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

На фоне передней двери выросла фигура кондуктора.

Она была без полушубка, в тонком, но плотном бежевом свитере.

«Согласен», — внятно произнес Самойлов, и через пять секунд они узнали друг друга.

Он сразу устыдился плохо пришитой пуговицы на своем фирменном западногерманском пиджаке.

Он встал с места и разговаривал с нею стоя, словно они повстречались где-то в другом месте, допустим, в коридоре прогулочного катера, или фойе концертного зала. В антракте. Что касается катеров, трамвай до порта не ходил, он двигался по измененному маршруту, и после получасовой стоянки на пустыре направится в жутковатый район металлургических предприятий, где нечем дышать и нечего делать.

«Значит, у нас есть полчаса?» — галантно поинтересовался Самойлов, воспользовавшись полученной информацией.

Уши и руки у нее были такими же изящными, что и в семнадцать лет, разве что пальцы стали немного грубее, рябоватые щеки стали мягче, взгляд и улыбка — усталые… Он увидел на миг сияющий в темноте фаянсовый призрак ее фигуры, прохладный и податливый. Ему показалось, она поймала его взгляд в эту долю секунды, и едва заметно, коротко улыбнулась, «прочитав мысли месье». В ту полудалекую пору они мало говорили, после того как, найдя общий язык, избавились от посторонних знакомств, сохранив для пикантности лишь одну крупную, похожую на трансвестита подругу, влюбленную в индийский фильм «Танцор диско».

— Не смею более вас отвлекать — вымолвил Самойлов, будто они уже обо всем «добекались», и беспечным тоном добавил: — Как ты относишься к коньяку… Света?

— При нынешних стрессах — как все, — кротко ответила она, и полушепотом выпалила ошеломляющее: — Ты ж знаешь, какая я неисправимая… распиздяйка! Или забыл?

«Иначе мы бы здесь не встретились», — мысленно уточнил Самойлов, когда ее снова не стало в вагоне. Мало-помалу рассасывались и полусонные старики, а новые пассажиры, узнав про изменение маршрута, подниматься в вагон не хотели.

Самойлов оказался единственным пассажиром, сошедшим на конечной остановке. Кругом был косматый от сорняков пустырь. Водитель направился к будке диспетчера, кондуктор — к умывальнику. Самойлов точно знал, что где-то совсем рядом должен быть роскошный дворец культуры, но его почему-то не было.

«Выпью — и появится», — утешил он себя, заметив, что Света возвращается не с пустыми руками… Конечно, это были не рюмочки, но все равно…

— Света, мы здесь однажды выпивали с Сермя… с Сашкой на пару. Могу показать даже где. Пойдем.

Они подошли к яме для техосмотра трамваев. Вниз вели три ступеньки, четвертая не уцелела и раскрошилась. Ямой давно пользовались в качестве уборной какие-то завсегдатаи подобных мест — пустырей и стадионов. Стакан у Светы был всего один. Чтобы не тянуть резину, Самойлов плеснул в него столько «Бряга», сколько могло в нем поместиться. Поднял фляжку к солнцу — осталась ровно половина.

— А пили мы с ним не со стаканов, кстати. У нас была баночка такая, из-под горчицы. С резьбой. Видала?

Света, стиснув зубы, помотала головой. Обождав, пока поглощал свою порцию Самойлов, она небрежно спросила:

— А кстати, что он поделывает?

— Кто?

— Сашка.

— Не знаю. Живет там же. Кажется, продает газеты с лотка. Телефон не изменился.

Самойлов всю жизнь был весь какой-то составной. Говорил одно, а думал совершенно иное. Одежда из-за роста всегда была неподходящая, как по расцветке, так и по фасону. Купить и подобрать что-то гармоничное по стилю было чрезвычайно трудно. С детских лет он мог ходить в пальто с короткими штанами, не обращая на это внимания. Зато Сермяга, в отличие от него, все время бывал одет и по размеру, и по сезону. И с тех же самых ранних школьных лет вещи сидели на нем как на взрослом, уже выросшем и сформировавшемся мужчине. В тот раз, пока они распивали «огнетушитель», из ямы была видна только голова долговязого Самойлова, а собутыльник то и дело спрашивал, нет ли на горизонте дружинников.

Свидания со Светой происходили в основном на закате. И заканчивались с наступлением темноты. Их было не более семи. Сейчас он уже не мог восстановить по памяти, сколько раз они виделись наедине. При дневном свете она стеснялась того, как плохо держится пудра на пористых щеках, как немузыкально звучит ее местечковый голосок. После знакомства по пьяной лавочке в ресторане, где только такие знакомства и происходили, она сама перезвонила с предложением приехать и сделать ему человеческую прическу. Выражаясь книжным языком, Самойлов щедро расплатился с парикмахером.