Юрий Горюхин: Встречное движение

Зульфия Альбертовна не спеша обслуживала покупателей, которые стояли друг за другом и никак не кончались, а потом вдруг как-то все сразу кончились.

Грогин огляделся в пахнущем разнообразием магазине и выбрал прилавок одинокой Зульфии Альбертовны, стараясь не думать о том, что она может сказать какие— нибудь слова об учете, инкассации или всеобщем карантине. Грогин почти подошел к Зульфие Альбертовне и уже полез во внутренний карман за бумажником, когда его обогнала толстенькая Капитолина Салимова с толстеньким Витей Салимовым. Витя Салимов снисходительно поднял голову к медленному Грогину, а Грогин стал перебирать в памяти все существующие виды щелбанов и подзатыльников.

Зульфия Альбертовна смотрела на Капитолину Салимову, а Капитолина Салимова стояла и молчала. Грогину это показалось странным, и он решил строго прояснить обстановку:

— Вы будете что-нибудь брать?!

Витя Салимов не менее строго надул губы, а Капитолина Салимова сказала:

— Взвесьте мне триста грамм ирисок, двести грамм батончиков, триста пятьдесят грамм карамелек с апельсиновой начинкой и двести пятьдесят грамм с лимонной начинкой, а также две жевательные резинки и три леденца на палочке.

Зульфия Альбертовна достала из-под прилавка бумажные кулечки, долго взвешивала конфеты и вычисляла их стоимость по отдельности, а потом в совокупности.

— Нет, наверное, лимонных карамелек я не возьму.

Зульфия Альбертовна забыла, сколько стоили кулечки по отдельности, поэтому она опять их все взвесила и пересчитала.

Капитолина Салимова полезла в глубокую сумку, набитую пакетами, за кошельком, сосредоточенно там его поискала, но не нашла, тогда она пошарила в кармане плаща и озабоченно вытащила связку ключей.

— Витька, я на два замка дверь закрыла?

— На два, а может быть, и на один.

Капитолина Салимова вернула ключи на место и достала засаленный от долгого употребления кошелек.

— Мам, купи еще вон те шарики.

— Почем у вас вон те шарики? Дайте мне три штуки.

Капитолина Салимова отдала шарики Вите Салимову и неторопливо сложила пакетики в сумку.

Грогин нахмурился на немой вопрос Зульфии Альбертовны, потому что не мог сразу вспомнить, какого черта его занесло в этот магазин.

— Печенье и упаковку конфет «Красная шапочка».

Средних лет, худая, прихрамывающая на правую переднюю лапу, грязно— белая с желтыми разводами сука по кличке Шарик со слюнообильным любопытством следила за пахучими тяжелыми сумками и пакетами, покачивающимися на уровне ее морды и удаляющимися в неизвестных направлениях.

— Мама, смотри — собака!

— Ну и что, что собака? Не подходи и не трогай ее!

— Я только поглажу.

— Отойди от собаки! Ричард, я кому сказала!

Грогин удивленно обернулся и посмотрел на маленького Ричарда и на вполне большую его маму Нину Ростиславовну. Собака, поняв по модуляциям человеческих голосов, что ей не дадут ничего съестного, а, напротив, могут пихнуть в какие-нибудь жизненноважные органы кирзовым сапогом, поджала хвост и отбежала метров на десять, по пути неодобрительно скосившись на Грогина, у которого не было большой ароматной сумки.

Грогину стало жалко собаку, он развязал узелок шелестящего мешочка, достал из него печеньку и бросил, возможно, беременному Шарику. Собака шарахнулась в сторону, налетела на пустой картонный ящик, взвыла от ужаса и понеслась в спасительный двор знакомых многоэтажек.

Эмма Никифоровна осуждающе встала напротив Грогина:

— Нажрутся, гады, потом собак шугают!

Желтый квадратик печеньки быстро раскис и расползся на влажном асфальте.

Спиридонов отхлебнул из трехлитровой банки большой глоток мутного пива и передал ее Андрею Пантелеевичу. Андрей Пантелеевич прижал банку к животу и сказал:

— А ведь я вас, ребята, всех знаю — вы у меня учились.

Рафиков Коля разорвал зубами мумию воблы и неодобрительно закачал головой:

— Не свисти, батя, я учился до восьмого класса в городе Стерлитамаке, а с восьмого по одиннадцатый в пионерлагере «Козленок» номер семь. Ты банку не задерживай — хлебай.

Спиридонов закурил папиросу и сместил ее в правый уголок рта:

— Погоди, Колям, может быть, я у него учился, ты в какой школе детишек мучил?

— Где я только не преподавал. Дай затянусь?

— Оставлю.

— Ты сам-то из какой школы?

— Из пятьдесят четвертой.

— Ну, я же говорю, что помню тебя, — ты такой шустренький был, все списывал, а?!