Ильдар Абузяров - Агробление по-олбански

– Западло (з.п.т.), – заодно выдал про себя нецензурную очередь-тираду Петр.

– Кто вы такие? – прозвучал детский голос после того, как налетчики насмотрелись на своих жертв.

– Мы албанцы, – сразу признался Порошкански, – туристы из Тираны.

Петр, стиснув зубы, не проронил ни слова.

– Молчать, – детский голос, – это самое страшное, что может быть в такой ситуации. Кто вы – коммунисты?!

– Нет.

– Демократы?

– Нет.

– Денья (масоны, евреи)?

– Нет.

– Вы патриоты?

– Да, и еще мы простые туристы, – повторил признание Порошкански. Петр же понимал, что если он расскажет юным молодчикам об истинной цели турне, они сначала его высмеют за глупость, а потом расстреляют за национальную несознательность.

– Албанцы не могут быть простыми туристами в то время, когда родная Албания в агонии.

Петр никогда не понимал этих словосочетаний: «родина в агонии», «родина больна». Рано или поздно они договорятся до: родина слегла от кровопийц, родина температурит от малярии. Хотя в высокогорной Албании простым комарам нет места, не то что малярийным.

– Но мы простые туристы, – по наивности настаивал на своем Порошкански.

– Молчать! Тебе никто не давал слова.

Ну все, подумал Порошкански, вот и конец пришел.

– Оставь их, – заплетающимся голосом сказал другой налетчик. Петр сначала узнал голос, а потом в свете танцующих фонариков разглядел веснушчатое лицо того самого солдатика, у которого они выменяли бензин. – Я их знаю. Они помогли нам в Элисбане.

– Хорошо! – после минутного колебания нашелся главный. – Если вы настоящие патриоты, вы должны оказать посильную помощь своим братьям.

– Кому оказать помощь? – переспросил Порошкански.

– Нам, Армии Освобождения Албании! Сколько можете пожертвовать?

Парень говорил дрожащим голосом. Губ не было видно, только горящие глаза. Иногда Петру казалось, что это вообще девушка. А что? Где еще прятаться Большой Женщине, как не в горах – в ночи – в партизанском отряде. Лучше и не придумать, тем более если можно спрятать огромные пунцовые губы под черной набедренно-наскульной повязкой. Так, кажется, прячется самая большая птица страус: голову в песок, и дело с концом. Петр, ни слова не говоря, расстегнул свой бумажник и отдал все содержимое – с женщинами и детьми не торгуются.

Затем глубоко вздохнул.

Ночь, как та индюшка, высиживала новый день. Только перья темных облаков торчат на небе, как расфуфыренный хвост. Да редко сверкающие песчинки звезд. Время от времени перед глазами сверкает большое белое яйцо – луна.

– Спасибо, товарищи, – обрадовался обналиченному патриотизму детский голос. – Теперь нам пора.

– Подожди, – сказал крапленый солдатик, – у них там, кажется, кто-то на заднем сиденье.

– Да нет там никого!

– А вдруг женщина? – Тот просунул голову с фонарем и вместо женщины увидел свою гуманитарную помощь.

– Ну как? – спросил главный.

– Нет, не женщина, – разочарованно сказал солдатик. Но гуманитарную помощь забрал.

– А «Шибко»? – крикнул ему вслед Порошкански.

– И арака! – крикнул Петр, а потом сам себя успокоил: араки будет вдоволь у Эфлисона. Вот напьемся!

На окрик солдатик, обернувшись, лишь покраснел до ушей. На небе полыхала зарница.

– Ну, давай, покажи нам город, – потребовал Жан, не успел я выздороветь.

– Давай не раскисай, – попросил, хлопнув по плечу, Рауль, как только Жан закрыл за моей спиной дверь.

– Куда вести? Может быть, на холмы или к фонтану?..

По пути в музей сделали остановку в сквере. Сели на лавочку. Рауль закурил. Я любовался проступающим сквозь кальку листвы красным вензелем солнца.

– Какой большой тополь! – удивился Жан, глядя под облака.

– Это не тополь, это что-то другое, – тихо возразил Рауль.

– Тополь. Что я, тополь не узнаю?

– Этот парк в прошлом году хотели вырубить, – примирил я спорщиков, – застроить коттеджами.

– Красотища! – сказал Жан, выходя из парка «Дубки». Краем глаза я заметил, что парк называется «Дубки».

По пути к музею обнаружил, что совершенно не знаю историю города. Ничего путного не могу рассказать. Нет, мне близок каждый дворик. Вот здесь на скамейке мы с женой взасос целовались, вот здесь с институтским другом высосали по семь бутылок пива, затем пережидали ночь, вон в тех киосках продаются дешевые пирожки, а вон там, у клуба «Звездное пастбище», пасутся таксисты. Под той аркой, сразу после того, как ушла жена, надрался с коллегой. Знаю, где достать холодного пива и горячего «Ершистого». Но все больше молчал, наслаждался красотой улиц.