Андрей Шульгин - Слёзы Анюты

Ночь его лабиринтами темноты водит, с пути сбивает. А человек всё одно по дороге пробирается. Через ночь идёт, через степь идёт. Дорогу нужную прокладывает. Кривляется ночь, в тихом танце бешено бьётся. Над путником смеётся-дразнится. А человек идёт. Шипит ночь вослед путнику, погубить грозится, запутать тропки ему вовеки. А человек идёт.

Вот домик неказистый посреди степи вырастает, из темноты брезжит. Идёт к нему путник, впотьмах дверь шарит. Открыта дверь. Заходит. В полутёмной комнатёнке на печи лежит муж-из-колодца и жёнка его разногрудая. Смотрят на гостя.

— Признали?

— Воды-то сколько утекло. Мы уж думали — нет тебя, Кликун, на свете белом, сгноил генерал в застенках своих.

— Не такой он выходит страшный, ваш генерал.

— Как жив-то остался?

— Суждено, значит.

— А с лицом что?

Кликун облапил правую щеку, скривился и обронил меж зубов:

— Отметина.

Женщина слезла с печи и, прикрывшись ветхою простынёй, стала собирать на стол. Кликун и муж-из-колодца, опорожнив бутыль горючки, молча жевали, наблюдая, как пьяные хороводы кружатся по комнате. Наконец, тишина стала томить Кликуна.

— Мужики как?

— Худо. А бабам и того горше. Вдовами пооставались.

— Всех, что ли, перевешали?

— Не-е, кое-кого пощадили. Шоб детишек строгали. Ходят, спины чешут, до сих пор у них спины зудят, от порки прошлогодней.

— А ты?

— А меня им недостать было. Я ж в колодце.

Кликун уронил голову на стол и затих.

Он проснулся от шума, будто стучал кто. Муж-из-колодца спал, как и Кликун, головою на столе, жёнка его дремала на печи. Кликун заводил осоловевшей головой по сторонам. Снова стучали. В окне, озарённом тусклым свечением только начинающегося рассвета, билась чья-то рука. Кликун поднялся со стула и нетвёрдыми ногами шагнул к двери.

— Желанный мой!

Кликун отшатнулся.

— И тут нашла! Уйди!

— Мы теперь с тобой навеки вместе. След от поцелуя моего щёку твою украшает.

— Клеймо это позорное, вот что!

— Знак это. О том говорит он, что ты избранник мой.

— Врёшь! Я посланник трав волшебных и звёзд дальних. Во мне сила их.

— Нет в тебе, Кликун, больше силы их. Теперь только моя сила. Ведь это я повелела тебя из темницы генераловой выпустить. Я свой поцелуй на щеке твоей оставила. Мой раб ты.

— Врешь! Врёшь! Врёшь!

Кликун бросился прочь и бежал долго, пока не рухнул от усталости в мякоть луга. Предрассветная роса остудила его. Сквозь стебли и листья вилась тонкая струйка аромата волшебных трав. Кликун зашелестел на языке трав, речью длинной. Потом стал ждать. Травы молчали. Кликуну показалось, будто он врастает лицом в землю. Он перевернулся на спину и увидел над головой бледное мерцание в рассветном небе среброоких звёзд. Как они играли когда-то! «Ух, ух, ух…» застонал Кликун в белёсое небо. Звёзды чуть дрогнули лучами. «Ух, ух, ух…» заблажил опять Кликун. Звёзды больше не отзывались.

Кликун закричал.

В середине дня, когда солнце пекло степь, он вернулся к дому с боками косыми. Невдалеке от дома пробивались из-под земли к небу пять молодых деревцев. Четыре деревца были потолще, пятое совсем недавнее. Кликуну почудилось, будто оно зовёт его. Он опустился пред совсем тонким стволом на колени, отказываясь верить.

— Доченька твоя, — раздался из-за спины голос хозяйки. — С полгода как народилась.

Кликун резко обернулся к ней, но ничего не сказал. Лишь голову опустил ещё ниже. Он думал о том, что дочь его навеки останется в том царстве, из которого изгнан он. Что огненный поцелуй пролёг вечной пропастью между ними, через которую никому из них никогда не перейти.

Как бы в такт его мыслям деревцо с веточки тонкой обронило листик, покружив он упал к Кликуну на колени.

Губернаторский дворец закатил очи к солнцу. С балкона взирал генерал на Город. Генерал чувствовал себя старым. Очень старым. Старше Города. Старше солнца. Старше степи. Он зябко кутался в полы мундира. Трогал бляхи орденов.

Солнце жгло крыши Города, танцевало на куполах церквей, но генералу было холодно. Холод тёк по его морщинам, проникал внутрь.

— Что согреет меня?

— Ваше высокоблагородие?.. — вытянул тупую харю денщик.

— Молчи Семён. Не поймёшь.

— Ваше высокоблагородие, на плац ехать, построение смотреть, изволите?

— Нет.

— Ваше высокоблагородие… эта… как же… как же, не ехать? Без вас не начнут.

— Почему это?

— Дык!.. ведь высокоблагородие вы… генерал-губернатор!

— Вот, Семён, возьми китель мой, да в нём на плац езжай, за губернатора будешь. — Генерал накинул на плечи денщика свой китель.