Г. Котницкий - Закон благодарности

Петр Данилович выбрался из дома последним, Дик — вслед за ним. Они снисходительно наблюдали, как барахтаются в снегу впавшие в детство люди. Наконец Севрин сказал: «Хватит баловаться, пора делом заниматься». Он взял в руки широкую шуфельную лопату и начал копать проход к метеоплощадке. Морозов настоящих еще не было, рыхлый снег легко поддевался лопатой. Кузьмин присоединился к Петру Даниловичу, остальные начали рыть проходы к складу и бане. И вовремя: Дик слышал, как отчаянно скулят собаки, укрывшиеся от непогоды в тамбуре бани и у склада.

Ему-то повезло — он пережидал буран вместе с людьми, в их доме. В тот день, когда начался буран, Севрин, возвратись с метеоплощадки, не обнаружил у входа в дом собак — наверное, ушли куда-то, решил он и впустил Дика в дом. Больше трех суток, пока бесновалась вьюга, они просидели взаперти.

Дику больше нравилось быть среди людей, чем забавляться с собаками. И не потому, что чаще перепадали лакомства: просто интересно было наблюдать, как они разговаривают менаду собой, сидя за столом, или как молчат, слушая музыку, что прорывается сквозь шорохи и разряды через тысячи километров и льется из черного ящика, подмигивающего зеленым, как Полярная звезда, глазом.

А после того как Петр Данилович остался на третью, не предусмотренную никакими планами зимовку и нашел в Дике умного и понятливого слушателя, Дик все чаще получал доступ в маленькую комнату хозяина, пропахшую табаком и одеколоном. Он обычно ложился на прохладный пол у двери, пренебрегая ковриком у кровати, вытягивал лапы и внимательно следил за хозяином умными глазами. Иногда от тепла и уюта наваливалась дремота, но Дик спал чутко, как все полярные лайки, и при малейшем шорохе сразу открывал глаза. Петр Данилович читал либо писал. Дику очень нравился шорох переворачиваемых страниц.

Других собак люди иногда тоже впускали в дом, но те не умели себя вести, попрошайничали, лезли куда не положено, либо, разомлев от тепла и сытости, крепко засыпали. Собак на острове, кроме Дика, к зиме осталось семь. Зимовщикам они не были особенно нужны, но каждый выбрал себе любимца и оказывал ему всевозможные знаки внимания: подкармливал, почесывал за ушами.

К Дику все относились одинаково уважительно, может, потому, что начальник станции благоволил к этой собаке. Дик не возражал против внимания к своей особе, но бывал счастлив только тогда, когда его ласкал Петр Данилович. Он, кстати, на других собак не обращал никакого внимания.

Были на острове Шарик, — его подкармливал Костя Игошев, Лайка, — ей покровительствовал Андрей Кухарчук, Быстрый и Смелый вроде, нравились рыжебородому Сергею Кузьмину. Они были чуть старше Шарика и Лайки. Без хозяина остались степенная Дина — верная подруга Дика, и его ровесник, помнящий времена владычества Джека, Смурый. Клички всем собакам дали прежние зимовщики, но они рассказали о них своим сменщикам, так что собакам не пришлось при новых хозяевах привыкать к другим именам. Были еще щенки от Дины и Дика, но они убежали в тундру перед наступлением холодов и не вернулись.

Дика, Дину, Смурого, Быстрого и Смелого Петр Данилович приучал с начала зимы к упряжи. Брал он и Тура, молодого, сильного, но тот был туп и злобен, никак не мог усвоить, чего от него хотят. Дик не стал помогать ему, зная, что Тур только и ждет, когда вожак ослабеет, чтобы занять его место. Пусть ждет. Но, если не будет полезен людям, не дождется — уведут в тундру, а придут без без него. Такие случаи на памяти Дика были. Шарика и Лайку Севрин пожалел: им прошлым летом исполнился только год, пусть окрепнут.

Возможно, Петр Данилович вознамерился объехать весь остров: уже два года прожил, а в глубине его не был, знает только бухту, где стоит станция, да близлежащие окрестности. Пока было хоть немного светлого времени, Севрин уезжал с неизменным своим напарником Кузьминым с каждым разом все дальше и дальше. Но возвращались ни с чем. Капканы и ловушки, поставленные на песца, были пусты.

— Ничего, зима длинная, еще попадется. В середине зимы самый хороший мех: длинный, прочный, — успокаивал Петр Данилович зимовщиков, которые откровенно расстраивались, когда нарты возвращались порожними.

А потом наступила полярная ночь, и поездки по острову прекратились. Правда, дел у Петра Даниловича не убавилось, он был занят с шести утра до позднего вечера, Сейчас время определяли только по часам. И в шесть утра, и в двенадцать дня, и в шесть вечера, и в двенадцать ночи — одинаково темно, лишь поблескивает под переливающимися всполохами полярного сияния снег да мерцают в вышине холодные звезды. Хорошо, что часы у Севрина со светящимся циферблатом, с календарем: в любое время глянул — видно, который час и какой день.