Г. Котницкий - Закон благодарности

Солнце показывалось реже и реже, небо все чаще заволакивали тучи, то и дело в воздухе порхали снежинки.

У Петра Даниловича Севрина появилась новая привычка. О» стал уходить далеко от станции, на самую оконечность вдающегося в океан мыса, садился там на выброшенный морем ящик и курил без конца свою трубку.

Глухо шумел океан, взламывая, кроша и перемалывая ледовую пленку. Шуршала о камни шуга, изредка пролетали к югу запоздалые птицы.

Дик сопровождал Севрина в этих прогулках. Он быстро запомнил место, где любил сидеть в задумчивости Петр Данилович, весело бежал впереди, успевая порыться и в норах леммингов и за назойливыми чайками погоняться.

Набегавшись вдоволь, Дик ложился у ног хозяина, внимательно смотрел, как тот попыхивает трубкой. После отплытия парохода Севрин перестал бриться, и у него отросла черная с проседью борода. О чем думал хозяин, Дик не знал, но чувствовал, что думы эти нелегкие, и старался заглянуть в его глаза, словно надеясь прочитать в них, что так беспокоит хозяина. А Петр Данилович изливал перед ним душу, говорил как с человеком, умеющим слушать:

— Трудно ей, конечно, я знаю. Годы-то уходят, а я здесь кукую. Когда моего сменщика скрутило, я сразу понял, что не доведется в этом году уехать: из нового состава зимовщиков никто не мог заменить начальника станции. Это еще хорошо, что беда случилась, а пароход не ушел, и я на месте. Запросили по радио управление, там, понятно, паника. Оказывается, этот парень скрыл, что с ним такое уже случалось. Попросили меня пока остаться, ввести в курс дела новую смену. А с угольщиком пообещали прислать сменщика. Вот такие-то дела, друг!

Дик, казалось, понимал, слушал внимательно. Словно какая-то невидимая нить все прочнее связывала собаку и человека. Дик равнодушно взирал на то, что в собачьей стае все больше верховодит молодой черный пес Тур. Правда, Дик, возвращаясь после прогулок с хозяином, наводил порядок, ставил Тура на место. Дик пока был полон сил и мог поспорить с Туром. До участи Джека ему было еще далеко. Но бороться за власть не хотелось, и сама эта власть казалась ему сейчас ненужной. Дик целыми часами готов был лежать у ног Петра Даниловича и слушать его негромкий хрипловатый голос.

Петр Данилович, выкурив одну трубку, долго и старательно выколачивал ее о каблук, выковыривал пепел щепочкой, затем набивал трубку свежим табаком, уминал большим пальцем, раскуривал, весь окутавшись крепким пахучим дымом, запах которого Дику нравился все больше. Хозяин почесывал у Дика между ушами и, посасывая трубку, отчего в ней булькало и хрипело, продолжал:

— Но надежды на смену в этом году, брат, зыбки. Так что позимуем еще мы с тобой. Снежок ляжет, на охоту съездим. А что? Волосы рвать на голове — не поможет. Вылезти на сопку и «караул!» закричать — никто не услышит. Придется ждать… А она, брат, ждать не хочет. Писем-то пришло от нее всего несколько штук. А в прошлом году — пачка целая!

Помолчав, побулькав и похрипев трубкой, Петр Данилович говорил:

— Но и ее понять можно — она ждала меня. А ей вместо мужа телеграмма из управления должна прийти, что ввиду сложившихся обстоятельств я задерживаюсь на станции… Я ей даже письма не послал. Те, что зимой писал, здесь остались. В чемодан положил, думал, приеду, будем распечатывать и читать их вместе. А потом, как закрутилось все это, я и забыл про них. Ребята, правда, обещали заехать домой, рассказать, но разве этим ее утешишь? Она, понимаешь, пишет, что уже на улицу перестала с дочкой выходить, так как Аленка спрашивает, где папа, почему все дети с папами гуляют, а она без. А там еще теща подзуживает: вот-де выбрала себе муженька — годами где-то пропадает. Ни вдова, ни мужняя жена… Свихнуться, брат, запросто можно. Город — это тебе не Арктика, соблазнов много, а для молодой женщины особенно. Только на улицу выйдет, уже какой-нибудь хахаль пристраивается.

Петр Данилович замолкал, переставал даже сосать свою трубку. Дик задремывал рядом с ним и просыпался от того, что хозяин начинал выколачивать трубку о каблук.

Короткое арктическое лето стремительно шло на убыль. Быстро отцвели и успели дать семена цветы, пожухла трава, в ней обозначились тропы, пробитые леммингами. Совсем коротким стал день. Если раньше Петр Данилович возвращался с берега океана засветло, то сейчас непроглядная тьма часто заставала его и Дика там. Очнется хозяин от своих нелегких дум, его четвероногий спутник от чуткого полусна, а кругом — хоть глаз коли.