Юрий Герт: Лабиринт

— А по-моему, он просто дрянь, этот твой знакомый! — возмутилась Машенька.

— Мальчики,— сказал Олег, снисходительно улыбаясь.— Когда-то наивность умиляла, в двадцатом веке она становится позорной. Я знал одного поэта. От его стихов у меня вибрировал позвоночник. Настоящее искусство всегда ощущаешь спиной... Так вот. Он работал ночным сторожем, в редакциях его считали шизофреником. Еще бы! В наше время поэты не служат ночными сторожами!..

— Но как же...— Машенька испуганно переводила взгляд с меня на Олега.— Ведь этот сторож... А если он гений?..

— Он страж искусства!— поддакнул Сашка.

— На этот счет у меня своя теория,— сказал Олег.— Чтобы пренебрегать чинами, надо их заслужить. Анатоль Франс, кажется... Если хочешь чего-нибудь добиться — слушай Жабрина. Вакансиями гениев ведают Жабрины.

— Но памятники ставят не Жабрины!— сказал Сашка.

— Хорош только тот памятник, который ставят при жизни. Я не верю в загробное царство.

— А во что ты веришь?— спросил я.

Он поднял стопку, разглядывая на свет, как в пей переливается темно-золотистый коньяк. Потом с откровенной усмешкой посмотрел на меня.

— В мгновение,— сказал он.— В мгновение, которое прекрасно.— И мимолетно коснулся взглядом лица Машеньки. Она опустила глаза и покраснела.

Ого, подумал я, ну, а если ей хотелось проиграть пари? А если хотелось?

Я искал слова поувесистей, чтобы швырнуть их в холеную рожу этого позера. Но внезапно подумал: а ты-то, ты сам — чем ты лучше?..

Я сказал — чтобы только что-то сказать:

— Дичь. Собачья чушь — все, что ты говоришь...

— А за вас говорит Великая Наивность,— сказал Олег.— На предмет святого искусства мы будем трепаться, когда выпьем на твой гонорар. А пока сходи к Жабрину и скажи, что ты передумал.

— Нет! — сказала Машенька.— Никогда! Клим не такой человек! А ты бы лучше помолчал, Олег. Вот еще выдумал философию!

— А все-таки,— сказал Сашка, наклоняясь к Олегу,— в чем же тогда цель жизни?

— Я же говорю — в мгновении...

— Это не ответ,— сказал Сашка.— Жизнь слагается из мгновений. Она должна иметь смысл в целом!

— Ты слишком дотошный философ,— сказал Олег.— Для меня все равно, чем окажется сумма.

Машенька сдавила виски:

— Ну что такое он говорит? И правда — дичь какая-то! Зачем тогда жить, если только мгновение, и все равно... Все равно... Нет,— сказала она,— нет, нет и нет! И еще раз нет! И еще миллион раз — нет! Мы живем, чтобы сделать что-то огромное, хорошее, что-то большое-большое... Пускай у меня трещит голова, но я знаю, что говорю!.. Почему вы молчите, мальчики? Почему вы не хотите ему ответить!..

Наверное, я был все-таки пьян. Я выпустил скомканную скатерть только тогда, когда бокал зацепился за тарелку и упал. Большое красное пятно расплылось по столу. Только тут у меня разжало горло, я вдохнул в себя воздух. И сразу почувствовал, как взмок на шее тугой ворот рубашки.

— Что ты, Клим?— вскочила Маша.

Я вытер пот рукавом, пытаясь улыбнуться.

— Нам пора,— сказал я.— Нам давно пора, Сашка.

И, по дожидаясь, поднялся и пошел к выходу.

Ребята ужо спали. Дима Рогачев, обхватив обеими руками подушку, чмокал и что-то бормотал во сие. Один Полковник, приделав к шнуру абажур из газеты, сидел у стола и читал хрестоматию по античной литературе.

Я лег. Кровать мерно раскачивалась подо мной.

Полковник захлопнул книгу, щелкнул в двери ключом, погасил свет. Потом он долго и тяжело ворочался па своем шуршащем сухой соломой матраце.

Никогда еще такого со мной не было. Что там я натворил, в самом конце?.. Мало ли какая чушь взбредет в голову девчонке с глупыми ямочками на щеках...

— Клим,— позвал Полковник.— Ты слышишь? Или ты спишь?

— Сплю,— сказал я.

— Слышишь, Клим,— я в темноте почувствовал, как он, уперевшись в подушку локтем, повернулся ко мне.— Лабиринт — это что? Путаница?

— Путаница,— сказал я.— Но давай лучше завтра. Это длинно.

— А ты покороче,— сказал Полковник.

— Нельзя. Это длинная история. Про Тезея, был такой герой у греков. Читал?

— М-м-м... Да вроде...

— Так вот, он хотел спасти людей, которых бросали на съедение быку Минотавру. В этот самый лабиринт. И так далее.

— А ты покороче,— сказал Полковник.

Койку покачивало. Мне казалось, зеленая морская хлябь волнуется подо мной, под ладьей, на которой Тезей плывет острову Криту. «Остров есть Крит, посреди виноцветного моря, зеленый...»

— Так вот,— сказал я.— Лабиринт... Был такой дво рец с множеством коридоров и комнат, и тот, кто в него попадал, все бродил и бродил по темным запутанным ходам, искал выхода и ни черта не находил. И Тезей тоже бродил, пока не нашел быка Минотавра и не убил его.