Юрий Герт - Лабиринт

— Нет,— сказал я,— не к чему ждать меня, ребята.

Они поняли, мне не пришлось долго уговаривать их.

— В два двадцать,— сказал я.— Или в крайнем случае — в три сорок,

— Лучше в два двадцать,— Полковник помолчал.— И не суйся, не торчи слишком на виду. Так где-нибудь, в стороночке, на перроне...

— Ничего,— сказал я.— Не такая уж я важная птица.

— Помнишь Борискова?— сказал он.

Я помнил, как и все мы, не столько Борискова, сколько факт, с ним связанный: на первом курсе, когда мы еще не успели привыкнуть друг к другу, спустя месяц после начала занятий он был арестован — замкнутый, неразговорчивый парень в больших роговых очках. За что — этого мы не знали.

— Ну, будь,— отрывисто проговорил Полковник. Он быстро, крепко сжал мою руку и уступил место Диме.

— Ребята...— глухо, ни на кого не глядя, заговорил вдруг Сергей,— ребята, но ведь когда-нибудь это кончится. Должно кончиться. Ведь когда-нибудь мы станем рассказывать — и нам не поверят! Понимаете, не поверят! — Он смотрел в темноту, будто и в самом деле увидел там что-то.

— Не бойся,— загадочно усмехнулся Полковник,— поверят...

Мы обнялись с Рогачевым.

— Добролюбов!— Я похлопал его по сутулой спине.

Он не ответил на мою шутку и серьезно, без улыбки, заглянул мне в глаза.

Потом я простился с Сергеем.

Сашка Коломийцев украдкой сунул руку мне в карман.

— Клим,— умоляюще зашептал он,— Клим... Тебе пригодится, а мне зачем?.. Я сегодня, по переводу...

Он отскочил, как уколотый, когда я протянул ему назад деньги.

— Скажите ему... Полковник, Рогачев... Ему надо, а мне...

Ребята молчали.

Я взял у него две десятки, те, что лежали сверху.

— Клим,— заговорил он торопливо,— если бы ты знал, Клим... Я виноват, виноват, но я не хотел. — Он дышал мне в лицо. Мелкие завитки волос дрожали у него на лбу, выбившись из-под шапки, однако на рафаэлевского ангелочка он уже не был похож, последние месяцы не дались ему даром...

Ребята подождали, пока я войду в подъезд.

Я уже вошел, но подумал, что не передал даже привета Оле Чижик. Я поставил па ступеньку чемодан и побежал обратно.

— Не возвращайся, дурак,— страшным голосом заорал Сергей.

Мне пришлось прокричать издали, чтобы Оле передали привет.

Варвара Николаевна открыла, едва я позвонил.

Казалось, ее не удивил ни мой поздний приход, ни предотъездный вид. Или она сама предварительно сговорилась с ребятами о моем отъезде?.. Во всяком случае, она ни о чем не спросила меня, только, на шаг отступив, оглядела с головы до ног, потом стремительно обняла и расцеловала в обе щеки.

— Клим,— сказала она тихо,— милый вы мой мальчик...

Давно, наверное, с детства никто не называл меня так.

Шел первый час, однако я застал здесь Ковылина и Коржева. Они поднялись мне навстречу.

Рука у Коржева была в крупных старческих венах, маленькая, но необычайно сильная, жесткая, суровая.

И взгляд выцветших глаз был суров и пронзительно цепок.

— Нет,— задумчиво произнес он,— это уже не мальчик, это мужчина...

— Да будет вам, Дмитрий Алексеевич!— нервно рассмеялась Варвара Николаевна, тряхнув головой. — Мужчина! Будто вы не знаете наших мужчин! Они стали бабами, дряблыми, кислыми бабами, где там — хуже баб!..— Она порывисто обернулась ко мне: — Вы хорошо говорили, Клим, очень хорошо! Вы что-то всколыхнули во мне, подняли, вернули на место... Я ведь и сама хотела сказать, да вдруг разревелась, как девчонка... Дайте я поцелую вас еще!

Ковылин дружески улыбнулся мне, но промолчал.

— Дети,— шумно вздохнула Варвара Николаевна,— только дети..— Она не кончила, отошла к буфету и, слитком долго перебирала чашки, пока не вынула одну, для меня.

Я сказал, что спешу, заскочил на минуту, проститься,— и на вокзал.

Коржев был, вероятно, в курсе всех наших дел, но когда я упомянул о вокзале, странно посмотрел па меня, поднялся и пересек комнату, стуча тростью.

— Да, да, вы правы... Дети...— бормотал он, остановясь у окна и глядя в черное стекло.— Дети... Но горе эпохе, которая губит своих детей. Несчастное, жалкое время...

Голос его чуть шелестел, губы шевелились, рождая нелепые звуки, я не мог разобрать слов. Коржев сразу, в неуловимое мгновение превратился в дряхлого, немощно старика, и я подумал, каких усилий стоит ему постоянно держать прямой свою ослабевшую спину, ходить не опираясь, а будто невзначай поигрывая палкой, и как он отдыхает, когда остается один.

— Я все-таки налью вам,— с нарочитой бодрость сказала Варвара Николаевна, пододвигая ко мне чашку.— А вам, Дмитрий Алексеевич?..