Дино Буццати - Избранное

Да, они были разными людьми, любили разные вещи, неодинаковыми были их интеллектуальный уровень и культура. Даже странным казалось постоянно видеть их вместе, настолько Ангустина во всех отношениях превосходил приятеля. Однако они дружили. Из всех окружающих только Лагорио инстинктивно его понимал, только он жалел товарища и даже испытывал неловкость оттого, что уезжает раньше, как будто делает это из глупого желания выделиться. Потому-то и вел он себя как-то нерешительно.

— Если увидишь Клаудину, — сказал Ангустина бесцветным голосом, — передай привет… хотя лучше не надо, ничего ей не говори…

— О, да она сама спросит, если мы увидимся. Она же знает, что ты здесь.

Ангустина промолчал.

— А теперь, — сказал Лагорио, окончивший с помощью денщика приторачивать к седлу дорожную сумку, — мне пора ехать, время идет. Прощай.

Он пожал другу руку и картинно вскочил в седло.

— Прощай, Лагорио! — крикнул Ангустина. — Счастливого пути!

Выпрямившись в седле, Лагорио взглянул на Ангустину. И хотя он не отличался проницательностью, смутный внутренний голос говорил ему, что вряд ли они когда-нибудь еще свидятся.

Он пришпорил коня. И тогда Ангустина нерешительно взмахнул правой рукой, словно хотел задержать товарища, сказать ему еще что-то напоследок. Лагорио, проехавший уже метров двадцать, краем глаза заметил этот жест, остановился и спросил:

— Ты что? Забыл что-то сказать?

Но Ангустина уже опустил руку, и вся его поза опять выражала полную безучастность.

— Нет-нет, — ответил он. — Ничего!

— А мне показалось… — смущенно сказал Лагорио и, покачиваясь в седле, не спеша пересек плац.

Террасы Крепости стали такими же белыми, как южная долина и северная пустыня. Снег полностью укрыл эскарпы, хрупким карнизом лег на зубцы стен, с глухим шумом шлепался с водостоков, время от времени непонятно почему срывался с крутых откосов, и тяжелые лавины, клубясь и грохоча, обрушивались в расщелины между скалами.

Это был уже не первый, а третий или четвертый снегопад. Значит, прошло немало времени.

— А у меня такое чувство, что я только вчера прибыл в Крепость, — говорил Дрого.

И действительно, казалось, это было только вчера, но ведь время все равно шло в своем неощутимом темпе, одинаковом для всех — ничуть не более медленном для счастливых и не более быстром для несчастных.

Вот так — ни быстро, ни медленно — прошли еще три месяца. Воспоминания о рождестве канули в прошлое, наступил новый год, на несколько мгновений пробудивший в людях непонятные надежды. Джованни Дрого уже готовился к отъезду. Нужно было выполнить еще одну формальность: пройти медицинское освидетельствование, о котором с самого начала говорил майор Матти, после чего Дрого мог покинуть Крепость. Он все время твердил себе, что это замечательно, что в городе его ждет легкая, беспечная и, должно быть, счастливая жизнь, но почему-то удовлетворения не чувствовал.

Утром 10 января он вошел в кабинет врача на самом верхнем этаже Крепости. Врачу Фердинандо Ровине перевалило за пятьдесят. У него было обрюзгшее и умное лицо, на котором лежала печать привычной усталости. Вместо формы он носил длинный темный сюртук, как у судьи. Ровина сидел за столом, заваленным разными книгами и бумагами, но вошедший без предупреждения Дрого сразу понял, что доктор ничем не занят: просто сидит неподвижно и о чем-то думает.

Окно выходило во двор, где печатали шаг солдаты: дело шло к вечеру, и начиналась смена караулов. Из окна виднелась часть противоположной стены, а над ней — необыкновенно ясное небо. Они поздоровались, и Джованни тотчас убедился, что врач очень хорошо осведомлен о его деле.

— Вороны гнездятся, а ласточки улетают, — пошутил Ровина и вынул из ящика лист бумаги с отпечатанным формуляром.

— Вам, доктор, вероятно, неизвестно, что я попал сюда по ошибке, — сказал Дрого.

— Все попали сюда по ошибке, милый мальчик, — многозначительно заметил доктор. — Да, в той или иной степени все, даже те, кто остались здесь насовсем.

Дрого не вполне его понял и ограничился неопределенной улыбкой.

— О, я вас не порицаю! — продолжал Ровина. — Вы, молодые, правильно делаете, что не хотите здесь застревать. Внизу, в городе то есть, гораздо больше перспектив. Иногда мне и самому кажется, что если бы я мог…

— А что, — спросил Дрого, — разве вы не можете добиться перевода?

Доктор замахал руками, словно принял эти слова за неуместную шутку.