Дино Буццати - Избранное

— Представляешь, — вновь обращаясь к Ангустине, сказал Лагорио безжалостно, — послезавтра в это время я, возможно, буду уже у Консальви. Шикарное общество, музыка, красивые женщины.

Так они любили шутить раньше.

— Ну и вкусы у тебя! — пренебрежительно отозвался Ангустина.

— А может… — продолжал Лагорио из самых лучших побуждений, с единственной целью убедить друга, — да, пожалуй, так я и сделаю — нанесу визит Тронам, твоему дядюшке… Там собирается приятная публика и игра ведется «по-благородному», как сказал бы Джакомо.

— Тоже мне — удовольствие! — отозвался Ангустина.

— Как бы там ни было, — возразил Лагорио, — но послезавтра я буду развлекаться, а ты опять пойдешь в караул. Представляешь: я гуляю по городу, — он даже засмеялся от одной этой мысли, — а к тебе в это время является капитан. «Никаких происшествий, заболел часовой Мартини». В два часа сержант разбудит тебя: «Поверка, господин лейтенант». Да, он разбудит тебя ровно в два, могу поклясться, а я в этот час наверняка буду в постели с Розарией…

Лагорио, как всегда, был бездумно жесток — к этому все уже привыкли. Но его слова воскресили в памяти приятелей образ далекого города с роскошными зданиями и огромными соборами… воздушные купола, романтичные аллеи над рекой. Там, думали они, сейчас, наверно, стелется тонкая пелена тумана и фонари льют свой слабый желтоватый свет, в котором на пустынных улицах темнеют силуэты парочек, сияет огнями застекленный портал оперы, раздаются крики кучеров, витают отзвуки скрипичной музыки и смеха, из сумрачных подъездов доносятся женские голоса, на невообразимой высоте среди лабиринта крыш светятся окна — милый город, хранящий в себе мечты их молодости и сулящий неизведанные приключения.

Все теперь незаметно поглядывали на лицо Ангустины, напряженное от тщетно скрываемой усталости. И все сознавали, что собрались они здесь, чтобы проститься не с отбывающим Лагорио, а с Ангустиной: ведь только ему предстоит остаться в Крепости. Когда подойдет их черед, они все уедут следом за Лагорио — и Гротта, и Морель, а раньше других — Джованни Дрого, которому нужно прослужить в Крепости всего четыре месяца. Ангустина же останется. Понять, отчего должно быть именно так, они не могли, но знали это наверняка. И хотя товарищи смутно чувствовали, что и в этом тоже было своеобразие, оригинальность Ангустины, никто почему-то уже не находил возможным ему завидовать или подражать: в сущности, слишком уж это напоминало какую-то манию.

А проклятый сноб Ангустина еще и улыбается! Почему он, совершенно больной, не бежит укладывать вещи, не готовится к отъезду, а сидит, уставясь невидящим взором в полутьму? О чем он думает? Какая тайная гордыня удерживает его в Крепости? Значит, и он… Присмотрись к нему, Лагорио, ведь ты его друг, присмотрись хорошенько, пока не поздно, постарайся запечатлеть в своей памяти это лицо таким, каким ты видишь его сейчас: тонкий нос, усталый взгляд, неприятная улыбка… быть может, когда-нибудь ты поймешь, почему он не захотел последовать твоему примеру, поймешь, какие мысли таились за этим бледным челом.

Наутро Лагорио уехал. Денщик ждал его с двумя лошадьми у ворот Крепости. Небо было затянуто тучами, но дождь прекратился.

С довольным видом Лагорио вышел из своей комнаты, не оглянувшись напоследок и даже не бросив прощального взгляда на Крепость. Крепостные стены возвышались над ним — неприветливые, хмурые, у ворот неподвижно застыл часовой, на обширном плацу не было ни души. Из какой-то прилепившейся к форту будки доносились ритмичные удары молотка.

Ангустина спустился попрощаться с товарищем. Он ласково потрепал коня и сказал:

— До чего красивое животное.

Лагорио уезжал, уезжал в их родной город, возвращался к легкой и приятной жизни. А он оставался и, глядя непроницаемым взором на хлопотавшего вокруг лошадей товарища, изо всех сил старался сохранить на лице улыбку.

— Просто не верится, что я уезжаю, — говорил Лагорио. — Эта Крепость была для меня каким-то кошмаром.

— Передай привет моим, — сказал Ангустина, не слушая его. — Скажи маме, что у меня все в порядке.

— Не беспокойся, — ответил Лагорио и после короткой паузы добавил: — Ты уж прости меня за вчерашнее. Мы с тобой совершенно разные люди… я никогда не мог понять, что у тебя на уме. Мне кажется, ты одержим какой-то манией. А может, я ошибаюсь.

— Да брось ты, — ответил Ангустина, опершись правой рукой на круп коня и глядя себе под ноги. — Я и не думал обижаться.