Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Еще по полю туманы гуляют как слюна коровья…

Вот я и иду по полю с ситевом на боку да рожь сыплю на свежевспаханную землю.

Шаг — горсть с правой руки, шаг — и с левой!.. Сладость…

Слаще водки самогона!..

Кормлю я поле родное рдяное дитятко свое!..

Вот мы и втроем утром ранним свежим — изба да я да поле…

По этому да полю тысячу лет назад Иисус Христос ходил босой да крестил нас…

Да где теперь следы Его?..

Нынче забыл забросил Он нас русских совсем…

Нынче выхожу я утром ранним молочным из избы, а в поле машины многие да гарь да пьяницы опойцы да убивцы захребетники да лжепророки суесловы да поле мое голодное беспутное ничье. Сиротское поле. Мутное злое. Хворое… Родимое… беззащитное… слезное… Оле!.. поле некормленное…

Нынче выхожу поутру из избы а между мной и полем моим людей тысячи, миллиены…

И все мне тычут гнетут и в поле не пускают.

И плачет поле мое вековое, потому что некому его ласкать кормить беречь лелеять…

И поле без хозяина — что баба ярая плодовая сладкая без мужика…

И всякий растлевает её…

И всякий поганит его…

Хотел я ударить сынок в колокола да охранники молодцы сытые улыбчивые сказали мне:

— Иван Илья-В Поле Скирда! Не шали! не голоси в колокола!..

А не то оборвем мы тебе твой плотский язык глас из рта твоего веселого, как оборвал ты в пожар язык колокольный от колокола!..

Ай весёлые!.. Ай, вас миллиены, а у меня язык один и тот пьяный теперь непослушный слепой…

…И плачет Иван Илья — В Поле Скирда в поле суздальском блаженном благодатном древлем беда.

И плачет Иван Илья тысячелетний крестьянин звонарь Руси.

Плачет Иван Илья и лежит пианый беспробудный в необъятном русском нашем поле бездомном голодном…

…Да чье ты поле?.. Чье ты? чье ты? чье ты? поле?..

Иль вороны и мыши хозяева твои?..

Иль бурьян необъятно поголовно вымахавший до звёзд — хозяин твой?..

…И я ухожу от Ивана Ильи крестьянина Руси и он вослед мне хрипит храпит сопит:

— Гляди сынок какая в поле сушь! гарь засуха зерно горит сыплется течет чадит!..

Уж засуха в полях много лет стоит…

Где где Самсона сеногнойные ливни сладкие дожди струи?..

Сынок сынок Тимофей Тимур, но по ночам я тайно тайно прихожу в поля засохшие горящие мои в поля поля ничьи сиротские ничьи…

И приношу из реки Каменки воду в ведрах моих…

И пою засохшие ржи…

Да сколько их могу я напоить?

Ведь я один…

Сынок, погоди!

Ржам пшеницам льнам засохшим помоги!.. Помогиииии… Ииииии!..

Ой, сынок! Я хочу себя зажечь, спалить, сгубить!.. Я хочу стать костром факелом светочем для атомных бомбардировщиков!..

Пусть летят!..

Пусть мечут адовы солнечные бомбы на меня, на Русь!..

Пусть летят! Пусть мстят…

И я ухожу, но слышу его крик.

…Пусть летят! пусть мстят за нас!.. Ведь стала Русь моя на земле, аки чума, аки мор, аки падь, аки язва рана паутина аки гнойник прыщ нарыв раков метастаз!..

Гойда!.. Гуляй!.. Пришли последние лютые времена… Да жаль льны пшеницы ржи… Жаль…

И я слышу его крик — вечный крик косой стон плач русского кликуши…

…Спасе! Щедре! Где Ты?.. Где туча Твоя дальная неоглядная?.. И зачем Ты тогда спас меня?.. Зачем потушил? Зачем потратил столько молний да воды?.. Лучше бы полил напоил русские сиротские посохшие ничейные ржи пшеницы льны!

Отче! зачем? меня? тогда? спас мя пощадил потушил?.. Отче, зачем тут жить?.. тут жить?.. тут жить?..

…О поле суздальское! поскорей меня прими!..

И там где похоронят зароют пропойцу — туда приходят двухнедельные ливниСамсона сеногнойные дожди.

Эй люди людие заройте в поле суздальское заживо меня, чтобы на горящие ржи пшеницы льны пришли блаженные дожди!..

Эй людие!..

Да в поле пустынно.

Да только текут горят ржи пшеницы льны.

Да рыщут мыши.

Да летают низко вороны…

О поле поле поле…

…Как далёко! как далёко… как далёко… одиноко нынче русскому человеку в бесприютном поле поле поле одиноком…

Доколе Господи?..

И где где гонец Вестник Ангел Света Твоего?..

Иль блуждает по русской хляби бездорожной?..

Иль пал в канаву с беспробудною бутылью самогона?..

Иль опустился у чистого колодца у заброшенной задушенной деревни Бурьян-Едрово, чтобы напиться, а повсеместно голодные крестьяне бражные приняли его за диковинного заморского откормленного лебедя-индюка и съели, и только крылья лучистые лежат у колодца опустелые напрасные…

…Гляди, мужики: птица какая диковинная… Лебедь-индюк великий!.. Перелетный… А пьет из ведра колодезного, как человек… Жирная налитая высокая птица… Давай её съядим!.. Лови!.. Рви!.. Вот так!.. Вкусная птица… Жилистая только… Видать, старая уже… Налеталась!.. Да под самогон-то любая дичь сойдет!.. Ах-ха!.. Эх-ма!.. На Руси и дичи не осталось… Ядим заморских птиц несъедобных…