Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Ах, Ангел Серебряные Власы…

…И я вспоминаю пророчества рыжего батюшки на коне: “На Руси будет великий голод… Трупы неподобранные во множестве будут лежать даже в сытых градах… Бесы голод приведут на Русь… Но голод и изгонит бесов из Руси… Очистится Русь и восстанет, взойдет в силе Иисуса Христа…”

…Да!..

О Боже!

…Но во дворе, в моем дворике творится древняя, тревожная, сладкая соловьиная весна трав и птиц — вот они поют — славки, малиновки, пеночки, иволги в саду моем, привлеченные, притянутые тенистостью и бархатистостью елей и медовым, тягучим ароматом смол-серок… Да…

А янтарные кулончики целебных смол текут, бредут по стволам голубых елей разморенных, разлапистых моих…

А мы, человеки, тоже весной талые… течем…

…Мы с Анной вынесли из дома мой любимый таджикский, бухарский, старинный, гранатовый ковер, который некогда подарили мне таджикские ученые, когда я получил Нобелевскую премию… (все, что осталось от былого сладчайшего жития-бытия советского моего, и еще обгорелая бухарская материнская подушка).

Мы постелили гранатовый ковер на свежую травку (жаль было покрывать ее тяжким ковром) под голубыми, чадящими смолками елями, елями и легли блаженно, сонно на ковер… О!..

И так пролежали, проспали, продремали много дней майских и ночей, что ли? что ли?..

И так пролежали мы блаженно на гранатовом ковре, переплетясь, перепутавшись, перемешавшись под голубыми елями, под смолами-живицами-серками целебными текучими — весь май, что ли?..

И наши смолы-живицы-серки святые, сладкие, текли…

Но как еловые смолы, соединяясь, проливаясь, сбираясь, не дают, не зачинают ель, так и наши встречные, алчные, жгучие смолы-живицы не творят завязь человеческую! не творят дитя!..

О Боже! Увы! Увы!..

А мудрец суфий Ходжа Зульфикар говорит: “Как два камня, биясь, трясь, виясь друг о друга, высекают искру для кочевого костра в одиноких горах, так и муж с женой блаженно бьются друг о друга только для того, чтобы высечь, родить дитя!.. И нет иных целей у любви… и у соитья…

И наслажденье плотью без плодов-чад — это великий грех и всепобедный блуд-прах…

И ты опускаешь ведро в колодезь, чтобы набрать воды для питья-житья, а не будешь бессмысленно греметь пустым ведром в недрах колодезя — туда-сюда, туда-сюда!.. Айя!..

Как муж и жена, которые хотят друг от друга только плотяного наслажденья — этого всего лишь неверного лукавого спутника зачатья… да! да! да!”

— Анна, Анечка, ночная майская дева, жена, другиня на гранатовом ковре моя, моя!..

Ужель Господь не даст нам дитя?.. Ужель не даст мальчика иль девочку?.. Ужель останется от меня на земле лишь этот старинный бухарский гранатовый ковер и обгорелая подушка моя?.. О! (Эту подушку я хотел послать Ельцину: вот что осталось от дома моего, и от страны моей, и от народа моего!) А!..

Ах…

…Ах была соловьиная ночь, нощь плыла под елями сонными… и над нами плыла, в звездах…

А соловей близкий бил, перебирал, как жемчужные лунные клавиши, все колена — от зачина цыганского, глухого, похмельного, робкого до забубённой, разудалой дешевой дудки…

А луна стояла неслыханно полноводная, неоглядно разливная…

А Анна нагая спала на гранатовом ковре — разметалась, раскидалась…

И она уже не была дивным, вселенским, звездным собраньем хрупких, светящихся косточек девичьих потаенных, а была зрелая, налитая, лунная, перламутровая, вожделенная, многокруглая, многовратная жена, жена, моя, моя, моя…

Она была, как белая альпийская черешня, ягода тугая, атласная, но не чреватая даже эфой…

О Боже!.. Я глядел на её лунную наготу доступную, а неплодную, и маялся, скитался, не смирялся…

И тогда!..

И тогда я вспомнил про Эфу мою…

Она давно уже проснулась, явилась от зимней спячки…

Может, она соединит, возбудит плодово, чревато нас с Анной, как некогда соединила Еву и Адама?..

О Боже!.. Куда я?..

И я вспоминаю рыжего батюшку: “Коралловый бес объял тебя… Убей его…”

Батюшка, но я не внемлю тебе, я пылаю, как полная луна, изнемогаю…

И!..

…Я осторожно, чтобы не разбудить, не расплескать лунный, нагой сосуд-жену мою, встал с ночного ковра, пошел в дом, взял Эфу и положил ее на ковер между Анной спящей и мной…

Как на Кипре!..

О!..

Какой-то дремный, маковый лунный сон, сон, сон опиекурильиков, что ли на меня нашел, напал, нахлынул… какая-то сладость пролилась в чреслах моих что ли? опять Эфа моя что ли сладила? опять змеиная истома, блажь древних персидских и ассирийских царей, что ли меня взяла, объяла, окружила?..