Тимур Зульфикаров: Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия

Россия все смиренно отдала другим народам…

В человеке бьется пять литров крови — и вот четыре литра он отдал другим… Как он может жить?

Это Россия… Кровавый Донор других кровопийцнародов…

Россия нищая униженная — Одна стоит сиротой на Историческом Ветре!

В Океане Народов — Она плывет не на корабле Государства, а на бревне кораблекрушенья…

Но!.. Господь видит и назначает сроки…

Когда страна становится колонией — начинается долгая мучительная антиколониальная партизанская народная Святая Война!..

Таков Закон Истории!..

Помоги, Христос, Руси! Помоги, Аллах!..

Но!.. О Боже!.. Господь Двух Миров! Помедли… Я хочу в детство…

…И опять мне девять лет…

Я бреду по родному, праздничному, ликующему Сталинабаду с двумя героями Великой Победы…

Мы идем на вокзал… тут конец-тупик железной дороги «Москва-Сталинабад»…

Дальше поезда не идут…

Там, под цветущими медоточивыми акациями, стоят на путях железнодорожные открытые платформы, и там, в гранатовых, мокрых, с изумрудными мухами бинтах лежат, томятся, дышат, вьются наши калеки, инвалиды Войны — безрукие, безногие, слепые, неполные…

Святые обрубки, осколки, обломки той страшной Войны…

Всплывают в детской моей голове чьи-то поэтические строки: «…на сорок человек — четыре ноги, ноги, ноги…»

Эти люди, сироты Войны, воины усеченные, неполные не хотели возвращаться калеками к женам и семьям своим, словно они виноваты в увечьях своих — и вот приехали в чужой город, где их никто не знает… и не зарыдает, узнавши…

Но, но, но…

О Боже…

Толпы вдов и жен стояли у платформ и теснились, и улыбались, чтобы не причинить страданий раненым, и нежно, уступчиво бережно по-матерински забирали их, и на носилках и на руках влекли в нищие, голодные кибитки глинобитные свои… Айиии!..

Никого не осталось на платформе…

Всех разобрали…

Господь мой!

Где Ты был?

Где Ты был в Те Дни?

Иль и Ты рыдал над возлюбленными человеками своими? и над святыми калеками? и над святыми вдовами? и сердобольными женами?

И Ты Господь купался в святой Любви Их?..

Господь! прости! помоги…

65 лет прошло, а эти платформы, а эти воины, а эти вдовы в душе моей святы и свежи!..

…И вот спустя 65 лет я бреду по Москве… по России, где пять миллионов брошенных детей-сирот никому не нужны… и некому их приютить, накормить, обласкать…

Ах, Русь что же стало с Тобой?

Где мужи-воины заступники Твои? где жены-вдовы святые Твои? где сироты брошенные, где Чада безвинные беззащитные Твои?..

Господь спроси с нас… и не щади трусов и равнодушных, сытых двуногих, которые собак и кошек полюбили больше, чем несчастных человеков…

И заняты какими-то иностранными машинами, туризмом и альпинизмом, сексом, бизнесом, попсой, евроремонтом — вместо любви к сирым…

О, Боже!.. не щади нас… накажи…

О, Боже…

…И вот опять мне девять лет, и в рубахе убитого отца моего я бреду с двумя героями Войны, и мы пье м вино кислое и я ем в избытке мороженое, которое дарят мне… горло арбузное алое детское мое уже болит… но сладко мне не от мороженого, а от необъятной человечьей любви, любви, любви…

А потом герои в звенящих орденах и медалях уходят по цветущим улочкам и кричат вольно, далеко, слезно, дивно, прекрасно на весь мой родной Сталинабад:

— Да здравствует наша Советская Родина! Да здравствует наш великий Советский народ! Да здравствует наш великий Сталин! Ура! Ура! Ура… ааа… Ура Главковерху!..

И я бреду необъятно счастливый по родному городу, которого уже нет…

И я бреду по Великой Стране, которой уже нет…

О Боже где я?..

О Боже что это? от радости? иль от того далекого вина?

Сколько мне лет? я мальчик? или старец седой?

О Боже…

Я бреду по Москве спустя 65 лет…

Я только что был мальчик и вот уже старец седой…

Господь! как быстр человечий срок…

О Боже!..

Но я блаженно пиан от того вина… От вечного Вина Победы…

О Боже!..

Я вижу родную Красную Площадь…

И по ней чеканными, несметными рядами, океанскими волнами, идут, воздымаются, летят победители той Войны!

Их Двадцать Семь Миллионов — убиенных в той Войне наших братьев и сестер! отцов! дедов! матерей! детей!..

Но они идут в Бессмертном Марше Победы по утренней Красной Площади!

А на Мавзолее стоит Он.

И Он улыбается, чтобы не разрыдаться…

И устало, но зорко машет своим солдатам трепетной отеческой рукой…

Генералиссимус Сталин!

И Он говорит тихо, почти шепчет, как в роковом 41 году: