Дмитрий Орехов - Будда из Бенареса

— Но как ты собираешься его защищать?!

— Ловить ядовитых змей и сажать их в корзинки. Готовить глиняные банки с растительным маслом, которое хорошо горит. А потом сбрасывать все это со стены на головы кошальцам.

— Они сломают ворота.

— Что ж. Я окроплю себя водой Ганги и натру руки до плеч сандаловой пастой. И пусть пожалеют глупцы, что встанут на пути моего Виджая.

Гость из страны Шака долго молчал.

— Да помогут тебе Индра и бессмертные боги! — Немного помедлив, словно бы ожидая, что Амритодана скажет что-то еще, Дхота встал и опоясался мечом. — Ты видел лук, что я оставил у входа? — спохватился он вдруг.

— С двумя изгибами?

— Да. Это составной персидский лук, очень мощный, с тетивой из сыромятной кожи. Бьет в полтора раза дальше обычного. Я привез его тебе, защитник Бенареса.

— Благодарю, — буркнул Амритодана.

— Я думаю, мой гнедой хорошо отдохнул.

Начальник слоновника кивнул.

— О нем позаботились, поверь мне. В моем доме понятливые слуги.

— А твой сын? Я что-то не видел его. Он в Бенаресе?

— Я жду его со дня на день.

Шагнув к Амритодане, Дхота положил руку ему на плечо.

— Прошу тебя: подумай в последний раз. Если все дело в давней ссоре, то ослабь гнев своего сердца, как после охоты ослабляют тетиву. Шуддходана не будет поминать старое. Он примет тебя с радостью.

— У Шудцходаны на конце языка мед, а в корне языка — яд.

— Ты не можешь забыть эту историю с Виджаем?

— Ах, Дхота, Дхота… — Амритодана горько усмехнулся. — Клянусь быком, ну при чем здесь Виджай!

— Брат, ведь я был еще мальчиком, когда это случилось… Я смутно помню, как об этом толковали наши придворные дамы. Значит, виной вашей ссоры… значит, всему виной была она?

Начальник слоновника не ответил.

— Но послушай, брат, она же давно умерла! — заволновался Дхота. — Даже если ты ее любил, даже если Шуддходана перешел тебе дорогу… Ее давно нет, царица Майя умерла на седьмой день после рождения первенца в роще цветущих деревьев сал!

— Тем более, Дхота, — медленно сказал Амритодана. — Я не прощу его.

Снова оказавшись в хижине, он увидел, что его голова сползла с подстилки, шея неестественно изогнута, а кадык торчит кверху. Девадатта попытался войти в тело через ноги, но это ему не удалось. Он пробовал снова и снова, но всякий раз, дойдя до колен, соскальзывал обратно: упругая сила выталкивала его, как бычий пузырь. Сиддхарта преспокойно спал. Девадатта был совершенно одинок, его охватило смятение.

«Отец, отец!» — позвал он.

И тут кто-то ударил его по затылку, и вместе с ударом Девадатта ощутил разлившееся по всему телу чувство тяжести.

— Что с тобой, брат? — спросил Сиддхарта, поднимая голову. — Тебя укусил муравей?

Девадатта прыгал, словно ужаленный змеей, и растирал затекшую шею.

— Путешествие, — сказал он. — Я совершил путешествие.

Услышав о неудачных попытках вернуться в тело, Сиддхарта улыбнулся.

— Я же говорил, у тебя все получится. Тело — это платье, которое мы носим, если, конечно, оно вообще существует. Человек, понимающий это, свободен; его можно посадить на кол — он только улыбнется, ему можно отрубить голову — и он вместе с палачом будет смотреть, как она катится. Но напрасно ты пытался войти через ноги. Древние риши покидали тело через сердце и возвращались через макушку. Впрочем, этот способ я тебе не навязываю: он не вполне надежен, а для начинающего — труден. Мудрые выходят на выдохе и возвращаются с вдохом…

Но Девадатта едва слушал его. Он, как наяву, видел стены Бенареса, невысокие глинобитные стены в семь-восемь локтей. У главных Восточных ворот, касаясь друг друга боками, стояли слоны в железных доспехах. На их спинах, гордо выпрямившись, восседали погонщики, широкогрудые люди, покрытые боевыми рубцами. Позади слонов начинались бесчисленные ряды пеших воинов, и копья в их руках напоминали бамбуковый лес. Он видел колесницы, возле которых стояли лучники, видел всадников на благородных синдхских конях и кошальских ратников в шкурах черных ланей; видел дротики, палаши, тесаки, кожаные щиты, палицы и топоры, видел стяг раджи Видудабхи на бамбуковом древке, огромный белый стяг с темно-синим лотосом. Вся эта военная сила волновалась и колыхалась, как неспокойное море.

— Воздух содержит тончайшие частицы, обязательные для существования всего живого, поэтому дыхание, или прана, — один из основных носителей жизни, — рассуждал тем временем Сиддхарта. — Можно сказать, что прана — это и есть сама жизнь, основная, первичная сила мира. Даже во сне дыхание не оставляет человека, хотя все прочие жизненные силы засыпают, одолеваемые усталостью. Воздух по особым каналам проникает в область пупа, в грудь, в желудок, в мочевой пузырь, в мышцы и кости. Благодаря дыханию совершаются пищеварение, кровообращение, мышление. Лишение воздуха приводит к смерти, и с последним выдохом тело превращается в труп. Иначе говоря, человек жив, пока он дышит. В каком-то смысле сансара — это кругооборот праны, жизненного дыхания…