Дмитрий Орехов - Будда из Бенареса

— Пьяница становится молью или ужом, — уточнил старец.

— Допустим. Но неужели каждый осел в прошлой жизни убил брахмана или его сына? Понимаешь, в это очень трудно поверить… Брахманов убивают бхайравы, но они появились совсем недавно. Если бы убийцы жрецов превращались в ослов, боюсь, ослы бы уже перевелись на земле.

На этот раз брахман молчал еще дольше. Ему мешал сосредоточиться попугай, выпущенный Амбапали из клетки: несносная птица порхала над самой его головой.

— Твое рассуждение об ослах не лишено истины, — с некоторым раздражением заметил жрец. — Но ты забыла, что не только деяния имеют значение для будущего рождения.

— Что-то еще?

— В момент умирания жизненная сила человека, прежде рассеянная в дыхании и внутреннем огне, собирается в едином стремлении. Решающим в определении будущего рождения является именно оно. Иначе говоря — последнее желание умирающего.

— Вот как? Ты хочешь сказать, что в момент смерти люди желают превратиться в ослов? Ни за что не поверю. Если бы твои слова были правдой, все рождались бы богами или — на худой конец — раджами. И где бы тогда, интересно, правители брали себе под данных? И кто бы стал по доброй воле крысой или червем?

— Ты недослушала меня, Амбапали. Также очень важно, приносил ли умерший жертвы, чтил ли брахманов, как был погребен. Если его сожгли на берегу Ганги в Бенаресе, соблюдая все обряды, а пепел развеяли по реке, такого счастливца ждет рождение в мире богов, в светлом мире Брахмалоки. Ибо река Ганга берет начало в небе и, совершив свой путь по земле, на небо же возвращается, доставляя туда души умерших.

Говоря это, старец с опаской наблюдал за попугаем. Тот, вцепившись в край вазы, лупил клювом по гранату. Столик из бука уже был забрызган красноватым соком.

— Ты не хуже меня знаешь, что сейчас грозит Бенаресу, — сказала Амбапали. — Воины-победители не трогают брахманов, но они редко проявляют милосердие к тем, кто имел несчастье родиться в моей касте. Недавно я купила дом в Шравасти и собираюсь перебраться туда насовсем. Так ты считаешь, я лишена надежды на лучшее рождение?

— Ну конечно же нет, Амбапали! Даже если ты умрешь в Кошале, обряд все равно можно совершить в Бенаресе. Для этого потребуется сущая мелочь — твое одеяние. Мы прочитаем все положенные правила и сожжем его на костре из сандаловых поленьев. Подобный обряд называется обрядом замещения…

— Понимаю. Как с козлом, который замещает быка, коня и барана.

— Поверь, тебе не стоит печалиться. Ты всегда заказывала много жертвоприношений и была щедрой…

Она вздохнула.

— Беседа с тобой, почтенный, помогла мне стряхнуть с себя пыль горестей и уныния. — Амбапали раскрыла тугой мешочек. — Не откажись принять от меня этот скромный дар — в счет твоих будущих молитв и приношений богам.

Жрец спрятал монеты в тюрбан, соединил ладони и с достоинством поклонился.

— Да будут Небо и Земля милостивы к тебе, благородная Амбапали.

— Пусть окропят тебя небесные воды, богатые маслом, достойный служитель Сомы. Моя служанка проводит тебя.

После ухода жреца Амбапали некоторое время разглядывала в зеркале свое лицо, морщила нос и подмигивала своему отражению. Потом она стала стирать с лица сандаловые умащения.

— Дурак, — пробормотала она. — Еще один напыщенный жадный дурак.

Девадатта все видел, все слышал, но дать знать о себе не мог. Он дотронулся до головы Амбапали, но рука прошла насквозь, как через пустоту, и ни один волосок не шевельнулся от его прикосновения. Он попробовал взять финик из вазы, но ничего не вышло. Потом юноша с испугом понял, что его засасывает в круглое отверстие в потолке. Легко, как дым, он проскользнул в эту дыру. Перед ним смутно, как в тумане, обозначились очертания ночного города, за башнями Бенареса в лунном свете блеснула Ганга, затем показалась знакомая улица с высоким каменным домом. Спустя мгновение он очутился в покоях отца.

Человек, сидящий напротив Амритоданы, отличался гордой осанкой. Он был сухопар и казался молодым, хотя ему, пожалуй, уже перевалило за сорок. На его подбородке не было никакой растительности, а щеки покрывал легкий пушок Волосы, по обычаю кшатриев забранные в узел на темени, были легко тронуты сединой. Это мог быть только вельможа, привыкший повелевать.

— Мой слуга накрыл спину твоему гнедому, — сказал Амритодана.

— Благодарю. Так что передать правителю?

— О, бык-громовержец… Передай, что я сказал «нет».