Николай Орехов, Сергей Орехов
Серый
…мы живем обрывками одной жизни, обрывками второй и третьей жизни; они друг с другом не связаны, да мы и не сможем их связать.
Эрих Мария Ремарк «Черный обелиск»
…нам нужны внешние опоры, дабы образумить свое внутреннее «Я»…
Александр Зиновьев «Иди на Голгофу»
Владислав Львович Равин сидел, ссутулившись, на краешке стула перед заваленным кипами рукописей столом и от нетерпения пощелкивал суставами пальцев.
«Когда же он закончит болтать по телефону?» — думал Владислав Львович, разглядывая сидевшего напротив нового ответственного секретаря редакции. По телефонам разговаривать — это они умеют. Какой-то щуплый, неказистый. Надо будет его как-нибудь в рассказик воткнуть. А что! Вполне сгодится. Лицо у него вон какое красное, да еще красный галстук на белую рубаху нацепил; чего-то дергается весь — ну прям мотыль на рыболовном крючке! Голосок его тоже на бумагу просится — в трубку не говорит, свиристит, свисток засоренный. И глаза; черты лица мелкие, глазки-пуговки, а зрачки большие. Такие зрачки у страдающих близорукостью. Что же мне этот любитель телефонного общения скажет? Что с моей рукописью решили? Когда же он болтать кончит?!
Владислав Львович вслушался в шум дождя за окном. Дождь еще не вовремя зарядил. Пока отсюда до дому доберешься — вымокнешь весь. Да и время уже — нормальные люди давно по домам сидят. Светлана сегодня обещала прийти, а у меня холодильник пустой. Целый год встречались на чужих квартирах, впервые согласилась прийти ко мне домой, и вот на тебе — подготовился…
— Вы меня извините, — неожиданно прервал размышления Равина секретарь, бросая трубку, — разговор важный был. А вы, простите?..
Моя фамилия Равин, Владислав Львович.
— Да-да-да! Очень приятно! Это я вас пригласил. Я тут человек новый, меня зовут Червякин Мстислав Аполлинарьевич. Где-то ваша… — Секретарь начал перекладывать стопки рукописей на столе.
«Смотри-ка, ведь я почти угадал: не мотыль, по Червякин», — усмехнулся про себя Равин.
— Вот она, нашлась. — Червякин развязал тесемки папки. — Вы договор-то с нами еще при старом секретаре подписывали? Так вот, — Червякин пробежал глазами по тексту договора, не доставая его из папки, — я вас пригласил для того, чтобы предложить несколько доработать рукопись. Понимаете, согласно договору, это должен быть рассказ ужасов! — Червякин попытался изобразить на своем лице что-то ужасное, но получилось такое, что Равин едва сдержался от улыбки. — Жуть, в общем, должна быть, понимаете?
— Понимаю, — Владислав Львович закивал головой. — А у меня не страшно’?
— Нет, ну, конечно, кое-что есть! — Червякин на мгновение подпер лоб сжатым кулачком, но тут же выпрямился и передернул плечами. — Но, понимаете, не то. И мы предлагаем вам доработать рукопись именно в плане, так сказать, эффектов страха. С литературой у вас вполне нормально, претензий нет. А вот с щекотанием нервишек читателю — слабовато. Возьмете на доработку? Договор мы расторгать не будем, только на доработку!
Владислав Львович молча взял папку. Червякин вышел из-за стола.
«О-о! — мысленно воскликнул Равин. — Да ты еще и с сидячую собаку ростом!»
Червякин шаркнул ножкой, протянул руку.
— Итак, имею смелость рассчитывать на скорую встречу.
— Да-да, — пробурчал Владислав Львович, пожимая маленькую ладошку ответственного секретаря. — До свидания!
Он вышел из кабинета и, испытывая какое-то непонятное чувство облегчения, мягко закрыл за собой дверь. «Ну и черт с вами!» — чуть было не крикнул во весь голос, но сдержался, понимая, что все равно сюда придет. Облегчение сменилось тягостным предчувствием предстоящей работы, не сулящей никакого удовлетворения.
«На кой черт я согласился на доработку!» — чертыхнулся про себя Равин.
Он повернулся было к двери, но, так и не решившись войти в только что покинутый кабинет, махнул рукой и, слегка сутулясь, пошел по полутемному коридору к выходу.
Был уже девятый час вечера. «Скоро придет Светлана, а я могу не успеть в дежурный гастроном». Равин поежился, задержавшись на минутку под козырьком редакционного подъезда, зло посмотрел на ползущие по небу свинцовые тучи и, сунув папку под полу пиджака, зашагал к автобусной остановке.
В углу выложенной из фиолетовых стеклоблоков будки примостилась, как курица на насесте, закутанная в выцветшее тряпье и старую засаленную фуфайку старуха. Заметив прохожего, старуха вытянула руку и, непрерывно кланяясь, что-то забормотала. Владислав Львович вынул из промокшего насквозь кармана несколько монеток.
Читать дальше