Дмитрий Орехов: «Остров». Подлинная история

Фильм “Остров” стал настоящим событием российской жизни, его посмотрели миллионы зрителей. Однако лишь только фильм вышел на экраны, как тут же во весь голос заговорили критики. В культурной жизни России даже возникло целое направление – “островоборчество”.

Упреки высказывались самые разные: “не было таких монастырей”, “таких монахов не бывает”, “отец Анатолий – это не старец, а блажащий мирянин, церковный дедушка”, “фильм – сплошные штампы”, “много нестыковок и фальши”, “много лжи”, “не могло быть такой матери, все женщины в фильме – не настоящие”, “герои-монахи похожи на карнавальных ряженых”, “фильм – православный лубок, рекламный ролик”, “фильм – жалкая картина выдуманной монастырской жизни”.

Больше всего споров вызвал образ старца Анатолия. Некоторые возмутились его “хулиганским поведением”:

“Ни смиряться перед игуменом, ни просто жить в мире с другими монахами отец Анатолий не желает. „Святого из меня сделали!“ – сокрушается он. А сам… на глазах у матери вытаскивает мальчика из лодки, чтобы… „доисцелить“! Другое дело – обличать, на это он мастер. То отнимет у игумена дорогие ему вещи (подарок Архиерея!) – а он его за это еще и благодарить начнет! – то швырнет в него обгорелым поленом с колокольни (естественно, скоро в обители вспыхнет пожар!). А игумен посетует, поворчит, да и смирится перед старцем-подвижником… Дивный, однако, игумен” (газета “Благовест”).

Иным образ отца Анатолия показался “надуманным” и “ненастоящим”:

“По части духовных вопросов тут присутствует некоторое смешение образов. Наш герой одновременно и юродивый, и мудрый старец, и вполне нормальный человек, способный адекватно оценивать свои возможности. Но это смешение невозможно в жизни, где юродивый, то есть человек, добровольно отказавшийся от своего разума, остается таковым во всех своих проявлениях и не снисходит до толкований. К тому же бесконечные цитаты из Евангелия и Псалтыри не вызывают впечатления откровения. Истинное юродство – это творчество высшего порядка, и именно этого ощущения в восприятии нашего героя, увы, не рождается” (Православие.ру).

По мнению других критиков, старец Анатолий, вместо того чтобы много лет “исступленно молиться”, должен был давно ощутить себя прощенным:

“Покаяния в смысле метанойи – процесса перемены образа мыслей – в фильме вообще нет. Есть полнейшее ничтожество, раздавленное страхом, в начале картины, и прозорливый юродивый в последующих сценах. „Старец“ весь фильм исступленно молится, постоянно обращаясь к своему греху. Каким образом произошел в нем этот перелом – остается за кадром. При этом, когда появляется реальная возможность повиниться перед своей жертвой, о. Анатолий вместо этого… оправдывается. Странное какое-то покаяние. Казалось бы, после стольких лет сокрушения об убийстве впору в ноги падать, просить былого друга о прощении. Ан нет, о. Анатолий словно бы боится говорить с ним, пытается обходиться какими-то осторожными обтекаемыми фразами. Более того, по всему фильму создается впечатление, что о. Анатолий считает свой грех непрощенным. А как тогда с исповедью быть? Он что, так за три десятка лет ни разу не исповедовался? Или исповедовался, но вопреки разрешению грехов продолжает считать, что „по-настоящему“ грех не отпущен?” (“Православие и мир”).

В последней статье вызвал нарекания и эпизод с исцелением мальчика:

“Приезжает на остров замученная, издерганная мать с ребеночком на костылях. Пацан еще маленький совсем, лет семь или около того. Упал с сарая, сломал ногу, перенес четыре операции, от которых толку никакого, „ножка гниет“. „Сделайте что-нибудь, помогите нам“. Приносит старец свою келейную икону, начинает перед ней молиться и мальчику говорит, чтобы своими словами тоже молился. Мать плачет, ребенок плачет и молится, старец напряженно молится, а потом – „Ну давай, иди. А костылики тебе больше не нужны, ты без них ходить будешь“. Ребенок действительно идет, прихрамывая, мать благодарна исцелителю. И тут как гром с ясного неба – „Останьтесь до завтра, мы с отцом-настоятелем ребеночка завтра причастим“. Что такое, почему останьтесь, матери на работу надо, там аврал, у нее билеты на поезд, она вообще не понимает, что такое причастие, зачем оно надо. И разворачивается сцена психологического давления на совершенно сбитую с толку женщину… В следующем кадре женщина уже сидит в лодке с ребенком на руках, готовая плыть на материк, и тут по воде вброд к ней бросается о. Анатолий, выхватывает ребенка и уносит его на берег. Ты, дескать, как хочешь, катись куда тебе надо, а ребенка я пока здесь оставлю, без причастия его отпускать нельзя. Почему? А потому, что хромой на всю жизнь останется.