Владимир Максимов - Ковчег для незваных

— Вперед, солдат! — Увлекая за собой Федора, он одним машинальным движением свел присутствие гнома на нет. — Посторонитесь, товарищ, государственное дело. — И подался к выходу. — В обкомовской гостинице окопался. Придется брать карася по телефону, туда нас ни в жизнь не пропустят. Гребем на почту!

Но Золотарева на месте не оказалось. Пришлось повторять и повторять звонки, а в перерывах между звонками коротать время у ближайшего пивного ларька.

— У начальства, солдат, день не нормированный, — втолковывал Федору Мозговой, любовно сдувая пену перед собой, — им за пьянками да гулянками по миру сходить некогда. Только мы — люди простые, нам обождать без разницы: что в тюрьме, что за пивом. Правильно я говорю, солдат, или нет?

И лишь где-то среди ночи торчавший в телефонной будке Мозговой победно осклабился в сторону Федора всей своей металлической челюстью и призывно подмигнул ему: подойди-ка, мол!

Его соединили не сразу, долго и въедливо расспрашивали, кто, да зачем, да по какому вопросу и почему в такой поздний час, на что тот — стреляный воробей, — упорно твердил одно и то же: вопрос государственной важности. В конце концов состязание двух служебных занудств завершилось безоговорочной победой Мозгового: Золотарев-таки взял трубку.

— Товарищ Золотарев? — Его вдохновенно несло. — У телефона уполномоченный вашего главка Мозговой… Мозговой, говорю, Павел Иванович! Сопровождаю эшелон с контингентом во Владивосток с дальнейшим следованием на Курилы. В основном туляки… Туляки, говорю! Из Узловой… Узловские, говорю! Эшелон, — он снова, теперь уже заговорщицки подмигнул Федору, пятые сутки стоит на сорок втором разъезде, прошу вашего срочного содействия пресечь бюрократическую волокиту и прямой саботаж. Под угрозой выполнение государственного задания. Снимаю с себя ответственность за срыв… Так, слушаю вас, товарищ начальник главного управления!.. Есть… Есть… Готов выполнить любое задание… Так… Есть, товарищ начальник главного управления!

Уполномоченный бережно, как нечто очень хрупкое, повесил трубку и, выходя из будки, не скрыл самодовольства, покровительственно похлопал Федора по плечу:

— А ты говорил! Век живи, век учись и дураком помрешь, солдат. Видал, как ихнего брата обламывают? То-то же! Карась, как говорится, недолго трепыхался…

На радостях они еще успели до закрытия в вокзальный ресторан, где Мозговой, накачивая Федора разным зельем вперемешку, клятвенно заверял его:

— Держись за меня, солдат, не пропадешь. Куда хочешь проведу и выведу. Во Владивостоке я тебя и твоих первым пароходом отправлю, чего тебе сидеть в городе, проживаться! Первым пароходом прибудешь — первый спрос на тебя, любое место сам выберешь. Верно тебе говорю, солдат, это ж золотое дно Курилы!

Потом они беспорядочно кружили по станционным путям на товарной станции в поисках попутного состава. Потом Мозговой охаживал паровозную бригаду, чтобы те взяли их к себе — не ехать же им, в самом деле, ночью на тормозе — и заговорил-таки, те взяли, хотя и не по закону. И вскоре гулкая машина уносила их сквозь звездную темь над землей, над тайгой, над временем в свистящий туннель пространства.

Федор сидел на корточках, прислонясь к тряской стене тендера, глядел на веселый огонь в топке, думал о себе, о Любе, о земле с дымным названием Курилы, и, пожалуй, впервые за много лет на душе у него было легко и просто.

Никто не играл им впереди на дудочке, никто не манил их за собою, никто не уговаривал. Они шли сами, ломили впритык друг к другу, сплошной массой, лоснящимися лбами подталкивая передних. Их вел изначальный инстинкт, предчувствие, укорененный в крови страх, который, однажды пробудившись, уже не отпускает тело, заставляя его содрогаться от собственного существования. Их было так много, что казалось, будто целое побережье заволокло холодной, пепельного цвета лавой и она — эта лава беззвучно стекает в море, не оставляя после себя даже пены. День клонился к вечеру, а они все шли и шли, имя им было легион легионов, и море равнодушно смыкалось над ними, словно это был песок или водоросли. И когда, наконец, их безумный исход завершился, на земле сделалось чуть-чуть чище и стало немного легче дышать. Но утром, едва встало солнце, всё повторялось снова.

На аэродроме его встретил второй секретарь обкома — оживленный говорун в штатском плаще поверх полувоенной формы — и, минуя город, повез его прямо в ближайший рыбхоз.