Наталья Алексютина - Исповедь рецензента

Мужчинам-прозаикам Иннокентию Сергееву и Константину Давыдову-Тищенко соперничать с коллегой в этом плане трудно. Проза у первого — словно логически выстроенная задача. Есть «иксы» и «игреки», но мир, даже нереальный, узнаваем. Кроме того, автор периодически возвращает в реальность читателя, невзначай выпавшего оттуда, нашей общей словесной отрыжкой типа «отлил», «трахаться» и т. п. Не чуждается Сергеев и ненормативной лексики, что тоже не дает читателю забыться. Наверное, подобное отношение к своей прозе не может не сказаться на ее адресате, и потому, если бы меня спросили, о чем, собственно, это произведение, я бы ответила: «Одни сутки из жизни пьяного молодого человека». Причем, описание состояния нетрезвости как-то перевешивает политические и философские размышления автора.

Повесть «Штурм» Давыдова-Тищенко фантазийная, а с фантазии какой спрос? К тому же, при такой текстовой затравке, как эта: «Отовсюду, на фоне блеклого свинцово-рассветного неба свисала густая паутина трубчатых каркасов с прорванными ячеями», немудрено к середине произведения вообще забыть, о чем оно.

И, наконец, еще один представитель цеха прозаиков — Анна Остроухова. Сразу признаюсь, я — небольшой поклонник жанра дневника. Тем более дневника молодой особы. Тем более, когда у особы нет пока ни жизненного опыта, ни утвердившейся гражданской позиции, ни внутренних нравственных ограничений. Под последними я понимаю утаивание такого рода размышлений, как: «Почему у него не стоит?» Или рассуждений на такую глубокомысленную тему, как: «Красива я иль не красива?». Мы все когда-то вели дневники, они росли вместе с нами. Вместе в ними мы формировали свою содержательную часть, и мне кажется неуместным и просто бескультурным выставлять на всеобщее обозрение полудетский лепет, не предваряющий еще ни одно значительное событие в твоей жизни.

Если же это проба пера новоявленного автора, то почему я, добросовестный и законопослушный читатель, должна проглатывать мало того, что бездарные («в нас бушевала взаимная необходимость»), но и просто небезопасные рассказы о наркотическом кайфе? Амфетамин, гашиш, «экстази» — технология приема, описание действия, которое вполне может стать побуждением к действию. Вот примеры фраз из серии рассказов горе-литераторши, посвященных ее общению с наркотиками. «Человеку необходимо рисковать», «Я не хотела, чтобы это кончалось», «Поразительное ощущение свободы!» На такой недвусмысленный призыв откликнется не один желторотый диссидент или просто любопытствующий субъект, тем более, что книга находится в открытом доступе, и «первая проба» как бы даже одобрена Правительством Калининградской области.

Графоман — это вечное проклятие литературы. Он, как нарочно, плодовитее всех вместе взятых литературных гениев.

Но, Бог с ним, когда он безвреден. Однако графоман с претензией на падшего, а потом возродившегося ангела с правом вещать истину — это катастрофа. К сожалению, легким росчерком пера одна графоманка Остроухова срубила на корню единично замечательную прозу и почти всю поэзию сборника «Дети бездомных ночей». После прочтения содержание этой книги хочется заткнуть обратно в сундучок и не доставать никогда. Даже, несмотря на то, что на ее издание, как говорят, потрачено 200 000 рублей.

Признаться, долго думала, с чего начать? А потом поняла: ничего оригинального измышлять не нужно. Поскольку в названии сборника современных стихов и прозы «Три стола в зеркальном интерьере» присутствует некий гастрономический нюанс, то самой уместной оценкой станет… вкусовая. Почему бы не отразить свои впечатления, надышавшись «новой литературой», на уровне «вкусно-не вкусно»?

Сознаюсь, что я — далеко не гурман от литературы, и уже давно не отличаюсь отменным аппетитом при виде заваленных книгами прилавков. Я — скрючившийся под натиском литературного винегрета продукт сегодняшнего времени. Еще не болеющий дизентерией от избытка «грязных» книг, но уже апатично-равнодушный по отношению к ним. Поэтому для меня литературный рывок, пусть даже навеянный романтичным интерьером британских булочных, равнозначен подвигу. Тем более, что, возвращаясь к установленной оценке сборника, многое для меня в нем оказалось вкусным.

Прежде всего, откровенная и настойчивая вера в силу слова. Слова грамотного, живого, не замученного невероятным неуважением современников. Неважно, в каком жанре слово пребывает в сборнике: и в стихах, и в прозе оно сохраняет свое истинное и глубокое значение.