Денис Гуцко - Русскоговорящий

— Ой, что такое? Упало? Ай-яй-яй.

В одном из расширяющихся просветов появилась широкая фигура. Он улыбался. «Надо. Вставай». Теперь ВСЁ здесь, на этом промёрзшем пятачке, все восемнадцать лет и восемь месяцев. Любимые страницы, милые памяти дни. Улица Клдиашвили. Улица с газовыми фонарями и летящей конкой. Окно с ветвистым алоэ. Нервный свет керосинки и усталая капитанша. Медвежьи шкуры. Лампасы. Шашки.

— Ой, что это? Встаёт. Смотрите, смотрите, пока оно в лес не убежало.

«Надо».

Тряхнув головой ко всеобщему смеху, снова пошёл на большого самца. Два шага — снова хруст и земля. Во рту тёплая солёная кровь. Машинально он тронул языком разбитую губу, лохматые края раны.

— Какое-то оно неустойчивое.

«Надо».

В голове — обрыв. Изображение улетает вверх и снова появляется снизу. Он рядом, совсем рядом. Сейчас дёрнет левой… Но вместо этого он разводит руками и смеётся.

— Ну и чего геройствовать? Каждый сверчок…

«Сейчас!»

В сторону, бросок за спину — и они лежат на земле, хрипя и бешено суча ногами. Холодная пыль взлетает облаком.

Митя под ним, со спины, зажав его шею в замок. Горло — вот оно, мягкое, как у всех. Вдавливается, кругло ходит под предплечьем. Теснее, из последних сил. Нужно прилипнуть к нему и держать, держать во что бы то ни стало. Он хрипит. Мощно, судорожно изгибается, бьёт всем телом, бьёт головой. Встаёт на мост, хватает Митины руки, тянет, разрывает. Но хрипит, хрипит и дёргается во все стороны. Нужно удержать.

«Держи, держи, сука!»

И Митя держит, скаля вымазанные в кровь зубы.

Он хрипит. Мякнет. Машет своим: помогите.

Кто-то подбегает:

— Э! Э!

Больно бьют ботинком в бедро.

Над ним Петька. Бьёт в рёбра, но неудачно, вскользь. Не ослабляя замка, Митя поворачивается немного на бок. Теперь Петьке приходится забегать с другой стороны.

«Сейчас мои вмешаются. Сейчас помогут».

Петька всё-таки попадает, в плечо. Стоит уже прямо над ним, целится по голове. Не бьёт, целится — боится промазать. «Держи!» Квадратный носок ботинка. Митя втягивает — глубже, глубже под него убирает голову. Но рук не расцепляет. Чуть ослабив, тут же сдавливает снова. Квадратная морда ботинка. Митя вдавился в него так плотно, что задыхается сам. Удушающий запах чужого пота.

Подбегают с другого боку.

«Свои? Наконец-то».

Бьют по ногам. Со всех сторон.

— Да по башке ё…ни разок.

— Ох. л! по Лёхе попаду!

— Вертится, тварь!

Он совсем обмяк, лежит сверху тяжеленным куском мяса.

— Давай хватай.

Они схватили его за руки, за ноги, тянут. Ноги отрываются от земли, Митя повисает в воздухе, но всё ещё сжимает его шею.

— Не отпускает, скотина.

— Он уже синий!

— Эй, задушишь!

— Ну всё, пусти, сказал!

Бросают ноги, он больно падает на плечо, все вместе отрывают, расцепляю замок.

— Совсем е….тый!

Митя стоит, хрипя не меньше, чем скорчившийся на земле, держащийся руками за горло Лёха. Он лежит на боку, большой страшный самец. Ноги у Мити мелко дрожат, ломаются в коленях. Если сейчас кто-нибудь его ударит, он упадёт. Но они не смотрят в его сторону, наклоняются, поднимают Лёху.

«Кажется, всё»

Митя идёт к крыльцу, к валяющемуся на земле автомату. В сторожке кто-то только что зашёл за занавеску, занавеска ходит волнами. С трудом, широко размахнувшись, он закидывает автомат на плечо.

Щенки пищат. Ползут по мёрзлой земле и пищат. Противней только пенопластом по стеклу. Зухра не слышит этого писка. Её уши-лопухи ложатся на скрещенные лапы, Зухра устала. Два счастливчика сосут её самозабвенно, вибрируя от удовольствия. Земляной смотрит из-под руки. Митя отходит за сторожку и ложится здесь прямо среди грязных кульков и консервных банок. Что-то давит в спину, но вытащить нету сил. Земля пахнет помойкой и чужим потом. Он склоняет голову на бок и смотрит на Зухру. Брюхо её мягко покачивается от щенячьего усердия. Вдруг она поднимает голову и встаёт. Сосунки отрываются от сосцов и, шлёпнувшись, тоже начинают пищать. Один из отбракованных щенков подполз слишком близко, так что Зухра подходит к нему, берёт за загривок и относит на место.

— Так, забирайте сухпай, да я поеду. З….ли! Кто-нибудь возьмёт, или на землю на … сбросить?!

Митя вспоминает про Трясогузку и закрывает глаза.

…Слава богу, менты уехали в своём «Пазике». Начальство их расщедрилось, прислало отдельный транспорт — чтобы не пришлось им идти от комендатуры до общаги, где они квартировали, без оружия по ночному городу. БТРы туда не ездили: водилы решили, что это в западло. Обошлось хотя бы без необходимости сидеть рядом в тёмном железном коробе. И так весь день носом к носу — в молчании, отводя глаза и двигаясь друг мимо друга бочком, как крабы.