«Ой, пойду ль я, красна девица, отыщу-найду я поле то, да взойду на камень Алатырь, постучуся в терем тот высок, да запоры те пораскрою я».
Замки поддавались. А голос все пел свой заговор — тихохонько, сладко, вкрадчиво. И вдруг заскрежетал: «Ты мечись, тоска, ты мечись, печаль, ты кидайся-бросайся, кручинушка. С потолка на пол, в угол из угла, да на стену железную со стены. Через все пути-перепутьица, через все да дороженьки торные. Кинься ты, тоска, в буйну голову, отумань глаза мои ясные, загорчи уста мои сахарны, удержи ты сердце ретивое. Кинься ты, печаль, в тело белое, застуди мою кровь горячую, да суши мои кости крепкие, забери ты хотенье да волюшку».
Не помня себя, дрожа от грохочущего заклятия, я отомкнула последний замок. И тут вбежал кот Василий:
— Стоп-стоп! Не делайте этого! Остановитесь!
Поздно. Замок лопнул с металлическим стоном. Из сундука посыпались маленькие, рыжие, как тараканы, бесы. Они кинулись во все стороны. Они скалились, строили рожи. Над ними поднялся густой зеленый туман и двинулся ко мне. Я зашаталась и упала на пол.
Придорожный камень и бабушка Ядвига
— Пропала, — рыдал кот. — Пропала. На глазах растаяла!
— Не доглядели! — бушевал Баркаял.
Ингигерда невозмутимо констатировала:
— Люди выставляют себя бессильными в собственных глазах, чтобы было чем наслаждаться. Но когда приходит испытание, кое-кто из них все же способен постоять за себя.
— Щелкнуть пальцами и переместить ее сюда. Делов-то, — пожал плечами Лукоморьев.
— Я не могу этого сделать, — Баркаял воздел руки. — Мы в ее мире. Позвольте напомнить, мы в ее аду. Я здесь почти бессилен.
— О, бедные боги. — вздохнул кот.
— Нет никакой возможности жить в мире, который походя изобретает себе и нам эта чертовка, — пробормотал Баркаял и опустился на придорожный камень.
— Взгляни, на что ты взгромоздился! — бесцеремонно сталкивая его, заорал кот Василий.
Полустертая дождями и ветрами надпись проступала на камне.
— Вы разбираете что-нибудь? — спросил Лукоморьев.
— Клинопись, — резюмировала Ингигерда.
— Нет, узнаю, это ее почерк! — радовался Василий.
Стрелки на замшелом камне указывали на три стороны.
Налево я вымостила тропу равнодушия. Поглядев туда, мои друзья увидели просеку в болотной осоке и камышах, молчаливую и глухую. Там не слышалось даже птичьих трелей. Прямо я выстелила широкую и ровную, как стрела, трассу ненависти. Издалека доносилась медь духового оркестра.
Направо, в лесную чащобу, вела витая тропинка. Такой мне тогда казалась дорога любви, на которой лишаются воли.
— Ну что? — бодренько вопросил котишка. — Куда направимся?
— Давайте рассуждать логически, — сказала Ингигерда, — налево мы идти не можем, по этой дороге ходят в одиночку.
Кот поправил ее косичку.
— Когда маленькая девочка берется рассуждать логически, троим взрослым мужчинам остается слушать.
— Ну, решение принять решение — это еще не решение, — заметила юная ведьма и продолжила: — Прямо — опять-таки не лучший вариант. Если каждый из нас потеряет себя, кто же ее выручит? Значит, направо!
— Там что-то про волю, — усомнился кот.
— Надо выбирать из имеющихся вариантов, — дернула плечиком Ингигерда.
— Есть другой путь?
— Лично я вообще давно не волен, — загадочно произнес Лукоморьев.
— Ладно, согласен, — мяукнул кот, — но надо быть готовыми, что к концу пути мы станем другими.
— Какая здесь, однако, невероятная слякоть, — посетовал кот, в очередной раз поскользнувшись на беспрестанных поворотах узкой дорожки.
— Это слезы любивших, — пояснила Ингигерда, — надо же, сколько нарыдали, охламоны.
— Не понимаю, какой смысл плакать от любви? — рассуждал Лукоморьев. — От любви надо смеяться.
— Когда нет взаимности? — вступил Василий.
— Хотеть взаимности — нескромно, — отрубил Лукоморьев.
Повинуясь новому повороту, мои спасители очутились на берегу живой реки. Благодать разливалась в воздухе. Все на минуту застыли.
— Неглинка, — благоговейно выговорил кот.
— Пошляк! — фыркнул Лукоморьев. — Неглинку заключили в трубу и пустили под землю еще в прошлом веке.
— Потому еще живая, — ощетинился кот.
Ингигерда вдруг рванула с пригорка вниз — ворона вспорхнула с ее плеча и понеслась за хозяйкой по воздуху. Девочка достала свой хрустальный пузырек и, погрузив в струи руки до локтей, набрала живой воды.
— Эх, носит меня, как бездомную собаку, по свету! — с горечью воскликнул кот Василий.
Читать дальше