Василина Орлова: Пустыня

— Ну а ты чего одна едешь? — следует неизбежный вопрос.

Если бы ты знал! На это ответить ещё труднее, чем — «где работаешь».

Он заводит разговор о преимуществах шестой модели жигулей перед иномарками, а я погружаюсь в бесконечный ответ, которого ему никогда не услышать…

Теперь вы вольны и не поверить, но с самого начала чувствовала: не то. И всё же ощущение было такое, переломить ничего нельзя. Потому что было предначертано: он был моим суженым, и ничего тут не поделаешь. После ему разонравился стук моих каблуков. Нелепо даже подумать, как так бывает. Что от обожания, от сияющего взгляда человек переходит к неприязни при звуке шагов.

Неужели я такая плохая?

— Опять ты сидишь за своими дневниками. Ты сумасшедшая. Графоманка. Почему ты не вымыла посуду?.. Где мои носки?.. Погладь рубашку! Я же тебя просил.

Честное слово, я полагала, персонаж подобного типа принадлежит анекдотам и преданиям, которые любят слагать соседки, пожившие, помятые тётки, выходящие на лестничную клетку в халатиках поверх ночных рубашек и в пушистых домашних уютных тапочках, чтобы вынести мусор да кстати посудачить с другими образчиками того же рода. Я ветхо заблуждалась. Теперь, теперь…

Да, превратности простирались так далеко, что я полоскала его носки в красном пластмассовом тазу, используя порошок, от которого руки оказывались изъязвлены…

А началось всё в один из ноябрьских дней три года назад.

Конечно, мне следовало иметь больше мозгов в голове и понимать, с кем я связываюсь. Я, как и абсолютное большинство разведённых женщин, если, конечно, судить по нашим рассказам, была уверена с детства, что выйду замуж не раньше, ну там, скажем, двадцати пяти, а ведь выскочила первой из всех.

Классика известных жанров.

Нет, ну вряд ли я могла бы претендовать на принца на белом форде. Но ведь я и не хотела такого будущего. И, как ни была в ту пору в него влюблена, а всё же говорила ему: «Ну, давай просто жить вместе. Я не знаю, давай встречаться». Но ему непременно понадобилось, чтобы я пошла за него. И как же я оказалась привязчива! Вот уж кто бы мог подумать, называется. Мои многочисленные кавалеры (а в ранней юности я пользовалась успехом, который приписывала своим необыкновенным качествам, но который, конечно же, следовало отнести на счёт общей гормональной и гармонической неуравновешенности сверстников), мои, повторюсь, многочисленные кавалеры (само словосочетание сейчас кажется малореальным: неужели были и у меня кавалеры когда-то? Да ещё многочисленные? Но что-то я никак не доберусь до конца фразы), так вот, они «отваливались» один за одним, пораженные в самые сердцевины холодностью, высокомерием, спокойствием. А я совершенно не испытывала малейших терзаний, мучений, сомнений и всего того, что вообще полагается испытывать в драматических ситуациях.

Я даже думала, поэты всё наврали! Если бы…

Забегая вперёд, точнее, оглядываясь назад: расставались несколько раз. Всякий раз навсегда, понятно. Однажды просто-напросто выгнала. Да, вот так. Как в фильмах показывают, как в жизни, говорят, бывает. Сотрудница потом сказала: «Не ты первая, не ты последняя». У нас в отделе четверо баб работает, две разведенные, одна не по разу, а вот теперь, если со мной считать, только одна благополучно замужняя, да и та начальница. Начальница в топазах в офис приходит.

Катерина Юрьевна проговорила: «Обрати внимание, что именно Евгения Петровна себе покупает. Да, очень умная женщина. При разводе, между прочим, как личные вещи, камешки разделу не подлежат». — «Да что вы», — я про себя посмеялась. «Я тебе как юрист говорю», — сказала значительно, не улыбнулась даже. Предчувствовала она, что ли?

Во всяком случае, сама она рассказывала истории просто страшные. Страшные. Но у кого из нас не случалось таких вот в жизни?

— Как-то идём на дачу, машины тогда редко у кого были, это ж, слава богу, тридцать лет назад, самой смешно, — говорит Катерина Юрьевна, и серьги у неё в ушах, жемчуг в каком-то светлом металле, подрагивают от возмущения. — И вот я иду, моя мама, моя сестра и он, и я везу коляску с Алёнкой. И я упала. Ну, споткнулась, упала на одно колено — разбила, кровь течёт. А он мне говорит: «Опять колготки порвала».

Катерина Юрьевна смотрит на меня долгих секунд пятнадцать, молча. Взгляд о соучастии. Киваю.

— Скажи, он человек или нет?

— Нет, — отвечаю тихо. — Не человек.

А внутри говорю себе: а кто? Кто же, если не человек?

Я попробую описать вам себя. Тамбур с отражением не считается, надо подробнее. Я довольно хрупкая, во всяком случае, на первый взгляд. Я вообще-то выносливая, как верблюд, но извне же не видно, воспринимается разве что на уровне подозрений. А так вы глядите и видите обычную девушку, ничем не примечательную, разве что с очень тонкими руками у запястья и талией тоже тонкой.