Василина Орлова - Вчера

Мы шлепаем босыми ногами по пыльному проселку. Нашла же Надюша, к кому зайти за банками «по соседству», если живет на другом конце села. Судачим о том и об этом. Трещим, хохочем, словно век уже знаем друг друга.

Вот и дом. Комната, оклеенная голубенькими обоями. На столе — неоконченное вязание, пузырек сиреневого лака для ногтей, солнечные очки, пуговицы, булавки… На кровати подушки с вышивкой.

Позднее я побывала в комнате еще одной круглолицей молодой украинки, и могу сказать, что такие комнаты нынче остались только у свежих деревенских девчонок. Классические девичьи кельи, в них — вазочки, веточки и цветочки, самолично связанные салфеточки, макраме, бисер (мои младшие сестры говорят «бусер»). Самодельные украшеньица, развешанные там и сям на полочках, сказала бы — на всеобщее обозрение, но сюда, кроме двух-трех подруг, мамы и старшего брата, никто не заходит. Календарные портреты надежды украинского футбола (или бокса?), ладного парня лет двадцати пяти… На ковре пришпиленная висит золотая медаль — эта девчонка дочь учительницы и художника, представительница сельской интеллигенции. И только старая печатная машинка вводит в недоумение: барышня пишет? Нет, просто громоздкий аппарат некуда больше деть.

О хозяйке, обитательнице такого жилища, сходу можно сказать: домовита, хорошо готовит, послушна, прилежна, скромна, внимательна к мелочам (а, стало быть, и к людям), добродушна.

Кстати, подумала я, у меня в комнате на огромной булавке, воткнутой в обои, тоже целая гроздь украшений, как у золотой медалистки. Значит, я тоже могу научиться отменно готовить.

— Хочешь, покажу фотографии? — говорит Надя.

Слегка унываю. Любительские фотографии — почти всегда скука, занудство. Кроме тех, конечно, с глянца которых смотрит твоя собственная физиономия.

— Оце Игорь, я в него позавчера влюбилась. — Толково повествует Надия. — Он такой сильный оказался, ты бы бачила! Отак меня на руки подхватил и понес, колы мы купались на Курятнике. А это Грыць, баскетболист.

Грыць, на мой взгляд, низковат для баскетболиста. По плечо Наде на снимке.

— Я в него теж была влюблена. Он такой чудо.

— А это еще кто? — Вижу полузнакомые фигуры на мутном снимке.

— То ваш Лешка да Сережка.

— Как они здесь?

— Дак сфотографировались, — Надя дает ответ, достойный вопроса, — у меня есть список.

— Какой список?

Надежда тянется к полочке и подает бумажку, на клетчатом листе красивая, затейливо выведенная надпись фломастером: «Список друзей».

С неподдельным интересом, доложу вам, принялась я за изучение этого списка. Господи, как все здорово у нормальных людей! Слева — имя-фамилия друга и его порядковый номер. Дальше адрес и телефон. Отдельно — «увлечения и хобби». Напротив некоторых мальчишьих имен сердечки, тщательно закрашенные розовым. И видно, что не какой-нибудь, знаете ли, формальный перечень имен, а действительно человеческий. С течением времени в списке этом многое менялось, фамилии вычеркивались и вписывались новые. Снова вычеркивались и вписывались. Последние данные были занесены совсем просто, безо всяких вензелей и кренделей.

А сама Надюша шла номером первым! И вся информация о ней состояла в двух словах: «Пообщайтесь — узнаете!»

С меня пластами отваливался город. Отваливались серость, глупость, идиотизм жизни. Вся наша тусовочная бестолочь наукообразности и прочая суета.

Мой Лешка значился под семнадцатым номером и был отмечен необыкновенно малиновым сердечком. Лешкины хобби и увлечения оказались простыми: Лешка любит гулять, собаку Барсика, компьютер и хорошее отношение. Все это разноцветными ручками. Сережке повезло меньше. Никакого сердечка, даже маленького, он не удостоился. Он увлекается, видимо, исследованием философской категории «Ничего», так как именно это слово упоминалось в правой графе.

Боже, глазам своим не верю! Ведь вот здесь значатся и мои имя-фамилия. Хлопаю глазами. Выходит, заочно и я уже в друзьях Надиных! А мое увлечение? «Сидеть дома с утра до вечера и читать»…

За такую информацию обо мне хлопцев следовало оттаскать за уши. Сейчас об этом смешно вспомнить, а тогда сердце зашлось в небывалой остуде: обида! Вовсе я не такая зануда, чтобы читать целыми днями. Знакомые до сих пор вспоминают, как я красила ногти ярко-зеленым лаком или надевала разноцветные носки. И носила шляпу без тульи. Чтобы быть ближе к небу, подобно тому, как католические монахи выбривают на макушке тонзуру, незащищенным затылком обращаясь к Богу. А иногда я повязывала два галстука. И галстук пионерский — вместо пояса. На левом запястье застегивала двое часов, на случай, если одни начнут отставать. На правом красовался компас. (Если люди ориентируются во времени, то почему бы им не ориентироваться в пространстве?) В ухе сидела пуговица. И так далее. Счастье еще, что не признавала косметики, не то можно представить, какого цвета были бы губы. Но и без того однажды чувство меры изменило мне настолько, что я вознамерилась сделать татуировку — дельфинчика над волнами, как у папы на загорелой волосатой руке. Не помню уже, что именно спасло меня от исполнения этого плана, но до сих пор воссылаю благодарность судьбе. Конечно, в деревне вся эта мишура, выпендреж и эпатаж, все это оригинальничанье с меня скатывалось, как с гуся вода. И оставалось то, что оставалось. Может, поэтому я потеряла свое привычное место предводительницы, и стала казаться собственным братьям этаким синим чулком?