Прохор Озорнин - На Крыльях Надежды - Проза. Избранное

Тогда он открыл глаза. Попытался пошевелиться - и отчаянно вскрикнул от резкой боли и застелившего глаза кровяного марева - рука, правая рука. Той, что не раз спасала его в драках на темных переулках за кусок хлеба, той, что помогала открывать иногда не слишком качественно сделанные замки дверей городских подъездов - ее больше не чувствовалось. Совсем, полностью. Перелом, вывих? Наверное, все же вывих и последовавший за ним болевой шок … хорошо. Могло быть и хуже - намного хуже.

Оклемаемся. Оклемаемся, разум - я говорю тебе!

Больница? В какую это больницу ты предлагаешь идти, разум? Да и не ты ли был случайным свидетелем, как меня сотни раз за эти тридцать дней выгоняли и выпинывали из общественного транспорта, зло окликали подростки, неприязненно косились взрослые и молодые девушки отворачивались с таким лицом, как будто только что увидели величайшую на свете мерзость?

Мне не место в мире этих людей. Уже не место.

А-а-а-а-а … нет, не надо! Только не картины прошлого, только не их! Память, услужливая тетка память, так верно служившая мне раньше, - что за злую шутку ты хочешь сыграть со мной?! Умоляю, остановись! Я уже смирился со своей судьбой! Смирился - ты слышишь меня? Смирился!

Или … или нет?

Вопросы, вопросы, вопросы … Вопросы, бередящие ум и сердце. Одинокие вопросы без ответов. Слуги боли - душевной боли.

Снова боль - уже руки. Это легче. Пройдет.

Они, это они виноваты! - в который раз захотелось злобно прорычать ему. Да, это все они. Зловредные бизнесмены, лжецы, подлецы. Они обманули его - как и сотен ему подобных.

Теперь он уже не помнил деталей, но твердо помнил одно - они обманом получили квартиру, его квартиру. Дурацкая фирма, подставное агентство! Гады!

Стоп.

Только не злоба. Только не ненависть. Он уже устал от нее, слишком устал. Тридцать дней - это слишком большой срок, чтобы продолжать ненавидеть …

Тридцать дней … Как многому он научился и как много понял за эти тридцать дней!

С каким презрением он раньше смотрел на всех этих “малоимущих” и обездоленных! Сколько высокомерия и самодовольства было в его затуманенных внешним благополучием глазах … сколько простых человеческих просьб отклонил, ссылаясь на недостаток времени … Недостаток … теперь, похоже, времени у него в избыток - вот только какого времени …

Один раз он даже предал - близкого друга и коллегу по работе. Хотел заработать денег … заработал … А друг попал в тюрьму за финансовые махинации - пытался доказать, что его подставили. Если бы он еще и знал, кто …

За все надо платить, вдруг подумал он. За все. Искупать свои ошибки. Жестокий урок. Впрочем, жестоким он был и сам.

Он поднялся. Огляделся по сторонам.

Да, это было здесь. Он пришел - вернулся к себе домой … Только уже не к себе, совсем не к себе. Он прекрасно помнил о том, что теперь его дом. И все-таки … все-таки что-то неудержимо рвало его зайти в этот родной подъезд, ощутить запахи дома … в последний раз в этой жизни. Больше он не вернется к этому дому.

И тогда, отбросив все малодушные и горькие мысли, крепко прижав сломанную руку к груди, он пошел - побрел к двери подъезда. Вот дверь медленно распахнулась, и какая-то семейная пара вышла на улицу – наверное, на прогулку. Он сделал рывок и подошел к подъезду.

Молодая девушка скривила рот и что-то прошептала на ухо своему возлюбленному. Тогда возлюбленный попытался крепко ухватить стремившегося к двери человека с нелепо искривленной и прижатой к груди рукой, но тот вдруг прошептал: “Я только на минуту. Это мой бывший дом”, - и рука человека, уже готового схватить этого поганого бомжа, вдруг как-то медленно опустилась, в глазах на мгновение промелькнуло понимание, и как-то нелепо пробормотав “да, конечно”, он отошел назад.

… Вперед и вверх - к третьему этажу. Вот он, близкий и знакомый … почти родной. И кто-то живет теперь в его квартире?

Он прислушался. Где-то за дверью бодро лаяла собака, видимо встречая пришедшего хозяина дома. Где-то плакал малыш. Где-то ругались люди. И только один раз на протяжении всего того получаса, что он стоял, прислонившись к стене и вспоминая былую жизнь, откуда-то совсем сверху донеслось многоголосое пение и радостный смех.

Потом он пошел назад. Из дома. Или домой?

Первый этаж … подобные литым маленьким бункерам почтовые ящики. Заглянуть? Но кто может написать ему? Кто?

И все же он заглянул - в ящик с крупным и жирным номером “30”. Тридцатый день … Тридцатая квартира … это даже немного забавно …