Бернард Маламуд - Рассказы

Утром перед отъездом Гэри, вымытый, выбритый и благоухающий лосьоном, одетый в белую футболку и чистые вельветовые брюки, запихнул свой рюкзак в пикап и, поднявшись на нижнюю ступеньку крыльца, беседовал с Фогелем, вышедшим его проводить. Писатель понимал, что Гэри не просто прощается, но хочет сказать что-то еще. Пробормотав несколько вежливых фраз и извинившись, что заговорил «об этом», молодой человек признался, что хотел бы, если Фогель не против, кое о чем его попросить. Фогель поколебался какое-то мгновение, но возражать не стал. Гэри поведал ему, что разослал запросы в несколько университетов на Западном побережье и рассчитывает, что Фогель напишет рекомендательное письмо. Или два.

— Не вижу причин вам отказывать.

— Громадное вам спасибо, мистер Фогель, не хочу вас утруждать, но, надеюсь, вы не будете возражать, если я иногда буду ссылаться на вас и в других анкетах?

— Зачем, Гэри? Не забывайте, я ведь всего лишь писатель. — Ему стало не по себе — словно его попросили о кредите, предварительно выбрав лимит.

— Обещаю этим не злоупотреблять. Если только буду подавать на стипендию или еще что-нибудь — нужна же финансовая поддержка.

— Ну что ж, я не против. Но я хотел бы каждый запрос рассматривать отдельно.

— Именно это я и имел в виду, мистер Фогель.

Когда юноша уже собрался уезжать, Фогель не сдержался и спросил, почему он, собственно, решил стать писателем.

— Чтобы иметь возможность выразить себя, а еще — чтобы создавать произведения искусства, — незамедлительно ответил Гэри. — Хочу делиться своим опытом так, чтобы читатели воспринимали его как свой собственный. Тогда мы все, как вы бы сказали, спасемся от одиночества.

Фогель кивнул.

— А вы почему пишете?

— Потому что это сидит во мне. Потому что не могу не писать, — смущенно усмехнулся Фогель.

— Это не противоречит сказанному мной.

— А я и не собирался с этим спорить. — Он не стал говорить о том, что Гэри, похоже, помнит свои летние записи лучше, чем думает.

Юноша с жаром протянул ему руку.

— Мистер Фогель, я благодарен вам за вашу дружбу и гостеприимство.

— Если хотите, можете звать меня Эли.

— Обязательно попробую, — хрипло сказал Гэри.

Несколько месяцев спустя он писал с Западного побережья:

«Необходима ли в большой литературе нравственность? Я хочу сказать, обязательная ли это составляющая? Девушка, с которой я здесь встречаюсь, говорит, что да. Хотелось бы узнать ваше мнение. Искренне ваш, Гэри».

«Необходима, когда становится частью эстетики, — отвечал Фогель, которому очень хотелось знать, что это за девушка — та брюнетка в бикини или другая. — Можно выразиться иначе: искусство не сводится к одной только нравственности».

«Точнее, я хотел спросить, — написал Гэри, — обязан ли художник быть нравственным?»

«Не обязан. И его творчество — тоже».

«Спасибо за откровенность, мистер Фогель».

Перечитывая эти письма, прежде чем положить их в папку, Фогель отметил, что Гэри по-прежнему обращается к нему по фамилии.

Пожалуй, оно и к лучшему.

За два года Фогель похудел на два килограмма и написал еще семьдесят страниц романа. Он предполагал написать сто пятьдесят, но сбавил темпы. Совершенство трудно дается тому, кто от него далек. Его мучили предчувствия — он боялся, что умрет до того, как книга будет закончена. Видения эти были ужасны: Фогель сидит за столом, уставившись в рукопись, с пером в руке, а в конце страницы расползается клякса. Осенью и зимой он несколько месяцев вообще не мог работать, но постепенно расписался. После этого его отношения с миром слегка улучшились.

Все это время они с Гэри не встречались, хотя и переписывались. Письма Гэри месяцами валялись нераспечатанными, пока Фогель не решался наконец ответить. В ноябре юноша написал, что перед Рождеством отправляется на восток, и попросил разрешения заглянуть к Фогелю. Тот ответил: лучше попозже, когда он снова начнет писать в полную силу. Тогда Гэри написал: «Наверное, у нас с вами одинаковое экстрасенсорное восприятие, потому что со мной происходит то же самое. У меня все это оттого, что я озабочен грядущими проблемами, в основном финансовыми, с которыми я непременно столкнусь в июне, когда закончу курс. Что до остального, то в прошлом году, как вы знаете, были напечатаны два моих рассказа». (Оба они обеспокоили Фогеля — пироги ни с чем. Гэри писал, что они «целиком и полностью плод его творческой фантазии». Один был о сексуально озабоченном мужчине, второй — о сексуально озабоченной женщине.) «Меня беспокоит будущее, я ведь собираюсь засесть за роман. Не могли бы вы дать мне рекомендацию для Общества Макдоуэлла? Я бы пожил в их пансионате месяцев шесть, начал работу».