Джо Биверскин разбудил их. Когда Кэнайна вышла из палатки, волнистые ленты северного сияния мерцали на небосклоне, отбрасывая по снегу жуткие зеленоватые отблески.
Холодно и ярко блистали звезды, и по их положению Кэнайна заключила, что теперь, должно быть, не более двух часов пополуночи.
Прежде чем сунуть чугунок в сани, Джо Биверскин большой ложкой тщательно соскреб с донышка застывший жир и протянул ложку Кэнайне. Двумя пальцами она сняла с ложки половину жира, остальное вернула отцу. Жир был крупитчатый и сильно отдавал рыбой, но вкусно таял во рту. Она не спешила, стараясь продлить удовольствие.
Когда мать поднялась, собираясь пройти к груженым саням, ноги ее подкосились, и она повалилась на постель. Кэнайна и Джо помогли ей, поддерживая под руки с обеих сторон. Сани теперь легко скользили вперед по твердому, сухому снегу. Через несколько часов взошло солнце, будто диск из расплавленной меди. С трудом тащилась Кэнайна вперед, скосив глаза в сторону, чтобы защититься от слепящего блеска снега. Живот и ноги горели огнем. Много времени спустя после того, как рассвело, до нее дошло, что сани остановились и возле саней стоит отец и вытаскивает ружье. Она услышала треск выстрела, услышала довольное бормотанье отца, увидела, как, кружа и покачиваясь, словно увядший лист, наземь упал большой черный ворон.
Теперь, зная, что на следующем привале у них будет что поесть, идти было легче. К полудню снег снова стал рыхлым и липким. Тогда они остановились и устроили привал; сонная Кэнайна ожидала, когда сварится ворон.
Они шли еще две ночи и перед рассветом в эту вторую ночь — на пятый день их пути — добрались до Киставани. Ровно половина пути: до Кэйп-Кри оставалось столько же. Когда солнце стало припекать, они остановились на привал, и Джо Биверскин сварил в горшочке мхов и лишайников. Кэнайне не хотелось есть, но она поела и выпила воды, зная, что это необходимо.
Еще одна ночь пути. Еще один день жаркого солнца, оттепели и ослепительного сверкания снегов. Джим, черноносый щенок, все спотыкался, и в конце концов Джо Биверскин выпряг его из саней, пес побежал позади. Кэнайна пыталась вспомнить, когда в последний раз кормили собак, - в лучшем случае четыре дня назад, а может, и пять. От слабости Джим еле ковылял за Кэнайной; глаза его стекленели, он непрестанно скулил. Во время редких коротких привалов Кэнайна гладила Джима по голове и шепотом старалась ободрить его.
Когда в тот день Кэнайна заснула, ей приснилось, что с помощью палки, просунутой в петлю, ей все туже и туже стягивают веревкой живот. Она лежала в палатке, перед которой стояла долгая череда белых, один за другим они входили в палатку, и каждый старался потуже затянуть веревку. Она узнала миссис Бакстер, сестру Джоан Рамзей из Блэквуда. И потом девчонок из старших классов: Труди Браун, Марджори Болл и нескольких других, чьи имена теперь уже позабыла. Доктор Карр, директор учительского колледжа, дважды повернул веревку, она глубоко врезалась в ее живот, и Кэнайна закричала от боли, умоляя их перестать; но они все шли и шли и с издевками и насмешками закручивали веревку все сильнее. Среди них были парни из ресторана и матери школьников из-под Кокрена. И потом среди ожидавших она заметила Рори, он стоял у входа, дожидаясь, когда наступит его черед крутить веревку.
Рори пришлось нагнуться, чтобы войти в палатку, и на его лице тоже была издевательская усмешка, но потом она заметила, что это не усмешка, он просто улыбался. Он улыбался потому, что держал в руках большой черный чугун, полный мяса. Он поставил чугун на печку, потом нагнулся к ней и, вместо того чтобы еще сильней затянуть веревку, поцеловал ее. Она обхватила его руками и прижала к себе. На этот раз она его не отпустит. Но он высвободился из ее объятий, словно бесплотное облако. Занавеска у входа отлетела в сторону, и Рори исчез.
Приходили другие и все крутили и крутили веревку, но, как они ни старались, Кэнайна больше не чувствовала мучений, потому что Рори Макдональд принес горшок с мясом. Мясо варилось на печке, скоро они будут есть.
Внезапно Джо Биверскин разбудил ее. Было темно, но она мгновенно заметила громко булькавший на плите чугунок. Палатку наполнял пар, пахло мясом. Она медленно поднялась; голова кружилась, от слабости она едва держалась на ногах. Ее живот не был стянут веревкой, но мучительная боль, испытанная во сне, не покидала ее.
Она подняла крышку и заглянула в чугунок. Там и впрямь было полно мяса.
Читать дальше