Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Дэзи поднялась без посторонней помощи и проковыляла несколько шагов до саней. Кэнайна вот уже несколько дней не видала ее на ногах и теперь ужаснулась, увидев, как, словно пустой мешок, болтается одежда на ее отощавшем теле.

Мать повалилась в сани, и Кэнайна укрыла ее одеялами.

Джо Биверскин встал спереди, чтобы прокладывать дорогу; он отдал приказ собакам, Моква и Джим натянули поводья, и сани тронулись. Кэнайна замыкала шествие. Долгий путь начался.

У проруби они остановились и вытащили сети. В сетях опять оказалось две щуки; Джо Биверскин сразу же скормил собакам рыбьи хвосты и головы. Потом они скатали сети, уложили их на сани и тронулись в дальний путь.

Двигались шагом, молча, не останавливаясь на отдых. Солнце засияло ярче, и они надели темные очки. Дэзи сидела спиной к собакам, лицом к Кэнайне; она молчала и почти не двигалась. К полудню снова начало подтаивать, мокрый снег прилипал к лыжам Кэнайны, удваивая их вес, плотно намерз на полозья саней, и собакам стало трудно тянуть их. Спустя два-три часа - Кэнайна затруднялась определить, когда именно, - Джо Биверскин остановился, и запыхавшиеся собаки тотчас же повалились в снег. Кэнайна очень устала и надеялась, что отец остаток дня будет отдыхать. Однако он просто срубил на берегу речки деревце, сделал палку и, вручив ее Кэнайне, показал, как подталкивать сани сзади, чтобы немного помочь собакам. Потом сам впрягся в сани рядом с собаками, налег грудью, и сани вновь покатили вперед. Холодный пот стекал под одеждой по спине и плечам Кэнайны. Ноги и живот отчаянно болели.

Солнце клонилось к закату, снег больше не слепил глаза, похолодало. Подтаявший на поверхности снег подмерз, но наст беспрестанно проваливался под лыжами и полозьями саней, затрудняя продвижение вперед. Когда тени елей в конце концов уткнулись в противоположный берег, Биверскины остановились на ночлег.

Кэнайна в полном изнеможении упала на груженые сани, но ее отец, которому в этот день пришлось поработать куда больше, чем ей, продолжал, расстегнув упряжь, хлопотать. Он выкопал в снегу яму по размеру палатки и поставил палатку. Выстлал яму ветками пихты, установил печурку, нарубил дров, развел огонь и поставил на печь чугунок с остатками вчерашней рыбы. Рыба, выловленная в этот день, осталась про запас.

Дэзи проковыляла в палатку, легла и, как видно, сразу уснула.

Когда от ухи повалил пар, Кэнайна разбудила мать и дала ей кружку бульона, но, выпив лишь половину, Дэзи оттолкнула кружку и вновь опустилась на постель. Кэнайна съела большой кусок рыбы, и это усмирило муки голода в желудке, но все тело оставалось сплошной ноющей болью. Было еще светло, но она легла, завернувшись в накидку из кроличьих шкурок. Прошли что-то около пятнадцати миль, и это был самый тяжкий и утомительный день, какой когда-либо выпадал на ее долю. А им предстояло провести в пути, по крайней мере, еще десять таких же дней.

Назавтра потеплело. Наст стал за ночь толще, но к полудню подтаял на солнце и трескался под их тяжестью, его острые как ножи края и осколки вонзались в мокасины и разрезали на лыжах ремни из сыромятной кожи. Липкий снег под наледью приставал ко всему. Под ступнями Кэнайны он смерзся в ледяные шары, отчего мокасины натирали ей ноги, и она чувствовала, что там образовались волдыри. Часа через два ее ноги горели.

Полуослепнув от солнца, почти ничего не понимая от боли, тащилась она вперед, все время подталкивая сани палкой. В блеске снега она с трудом различала собак, изо всех сил тянувших повозку, а впереди, навалясь на упряжь, шагал отец. Она заметила мелкие пятнышки крови в собачьих следах, но, несмотря на израненные и натертые до крови обледеневшим настом ноги, собаки что есть силы продолжали тянуть. Кэнайна знала, что, хотя их всю жизнь держат впроголодь, эти северные псы будут везти до тех пор, пока смерть не свалит их на кровавой тропе. Если есть на свете существо, которому приходится еще хуже, чем мускек-оваку, размышляла Кэнайна, так это его собака.

Порою сани застревали намертво, и тогда лишь общими усилиями удавалось освободить полозья от приставшего снега и сдвинуть сани с места. Около полудня Джо Биверскин остановился и повернулся к Кэнайне. По его впалым щекам ползли струйки пота. В этот день они не прошли и десяти миль.

- Привал, — неожиданно сказал он. — Пока оттепель, мы сможем идти только по ночам.

Снова разбили они палатку, съели последние остатки рыбы и, совершенно измотанные, завалились спать, хотя солнце высоко стояло на небе.