Грэм Грин - Человек внутри

Она открыла глаза.

— Как ты говоришь! — изумилась она. — Ты, который так долго молчал о самом важном.

— Я схожу с ума, — сказал он. — Я хочу смеяться, кричать и петь. Я дико хочу напиться. — Он убрал руки и начал без передышки кружить по комнате. — Я так счастлив, — сказал он. — Я никогда прежде не чувствовал ничего подобного. Какое это удивительное чувство — счастье!

— Это только начало, — сказала Элизабет. — У нас вечность.

— Во всяком случае — наша жизнь. Не расточай время на то, «что может быть». Обещай, что будешь жить долго и медленно.

Она засмеялась:

— Я постараюсь.

— Иди сюда, — позвал Эндрю и, когда она подошла, с изумлением посмотрел на нее. — Подумать только, я могу сказать «иди», и ты придешь. Впрочем, ты не должна. Я хочу, чтобы ты поняла, насколько я не стою тебя. Не смейся. Я знаю, все мужчины говорят это. Но что касается меня — это правда. Я — трус. Не мотай головой. Ты никогда не сможешь всецело доверять мне. Я сказал тебе, что был прошлой ночью с женщиной. Я — грязный, говорю тебе, я — грязный.

— Ты любил ее?

— Ты еще очень молода, так ведь? Мужчины не для этого ходят к проституткам.

— Тогда это меня не касается. Послушай… — Она развела руки, а ее подбородок вздернулся в инстинктивном воинственном жесте. — Теперь я вечно буду стоять между тобой и ими.

Тень прошла по лицу Эндрю.

— Вечно — это долго. Ты должна всегда быть со мной. Ты не должна умереть раньше меня. Если ты умрешь, я погибну. — Он засмеялся. — Я говорю о смерти в день рождения моей жизни. — Он с опаской посмотрел туда, где еще недавно стоял гроб. — Он ведь не встанет между нами, — взмолился Эндрю. — Он, должно быть, ревнивый дух.

— Только дух, — сказала Элизабет. — Мы должны пожалеть его. Он был по-своему добр ко мне. Он говорил, что если я не достанусь ему, то он никогда не разрешит никому другому любить меня. — Ее пальцы нежно погладили край стола. — Бедный дух, — прошептала она, — так скоро побежден.

Мысль о мертвом человеке создала цепь ассоциаций в мозгу Эндрю.

— Это миссис Батлер, — сказал он, — произнесла твое имя в суде. Она придет сюда?

— Нет, в ближайшие четыре дня, — сказала Элизабет.

— А мы к тому времени уйдем. Куда мы пойдем?

Но в мозгу Эндрю образ за образом проходили не материальные факторы: пища или как заработать на жизнь. Он думал о временах года, о лете, о синем море, белых утесах, красных маках в золотой пшенице; о зиме, когда, просыпаясь по утрам, он будет видеть волосы Элизабет на подушке, ее тело близко к его телу, а снаружи — глубокое белое молчание снега; о весне, с беспокойными рядами кустов и птичьим гамом. Они вместе будут слушать музыку — органы в сумрачных соборах, говорящие о печальном покое, душевную боль скрипок, холодную капель рояльных нот, подобно воде, медленно льющейся вниз в долгое, вторящее эхом молчание.

И всегда — музыка ее голоса, который казался ему в этом новом глупом пьяном счастье прекраснее любого инструмента.

— И все же мы не уйдем, — сказала она, и упрямые морщинки окружили ее рот. — Что сказал этот твой кокни Гарри? Они придут сегодня или завтра. Мы сперва встретим их, а затем уйдем.

Он пожал плечами.

— Как хочешь. Я заплачу любую цену за это счастье.

— Ты еще не рассказывал мне своей истории, — напомнила она.

Он помешкал.

— Надо быть начеку.

Она презрительно надула губы.

— Они не придут до сумерек, — сказала она. — Давай посидим здесь на полу, у огня. — Она улыбнулась. — Я устала быть старой и мудрой. Я хочу быть ребенком и слушать истории.

Она прижалась к его плечу, и он рассказал ей одвух прошедших днях, о том, как он смотрел на дым над коттеджем и думал, что это стая белых птиц вокруг святой («У меня были совсем не святые мысли о тебе», — прервала она), о коровах с добрыми глазами, которые пили с ним воду из синего пруда, о птице, которая пела. Он медленно повествовал о своем пути с дотошными подробностями, не желая, как это и было в действительности, прибывать в Льюис. Но когда он добрался до этой части рассказа, то стал с каким-то удовольствием подчеркивать свою трусость, пьянство и похоть.

— Я не мог нарисовать тебя, — сухо сказал он. — Я был глуп, когда думал, что смогу когда-нибудь нарисовать тебя. — Он рассказал ей о Люси, о сцене в суде, оправдании и появлении кокни Гарри. — Я выбросил тебя из головы. Я боялся пойти и предупредить тебя. Я поднялся наверх, чтобы переспать с этой женщиной.

— Но затем ты пришел, — сказала Элизабет.