Грэм Грин - Человек внутри

— Сколько до ближайшего соседа? — спросил он.

— Не больше мили, — сказала она. — У него ферма и погреб.

— Ты хочешь сказать, он друг этих людей? — спросил Эндрю. — Но, если он услышит выстрелы, он конечно же пошлет в Шорхэм.

— Ты ведь очень долго жил на море? — спросила Элизабет. — Ты не знаешь этой пограничной полосы, она слишком далека от моря для патрулей, но не слишком далека для того, чтобы не иметь дел с контрабандистами. Здесь мы в кармане у Джентльменов. — Неожиданно она захлопала в ладоши. — В конце концов, это забавно, — сказала она.

— Забавно? — воскликнул он. — Ты понимаешь, что для кого-то это означает смерть?

— Ты так боишься смерти? — спросила она.

— Я боюсь исчезнуть, — сказал Эндрю, прислонившись к стволу ружья, в котором он нашел утешение. — Я — это все, что у меня есть. Я боюсь это потерять.

— Не бойся, — ответила она. — Мы не исчезнем.

— О, ты веришь в Бога? — пробормотал Эндрю. — И во все это? — Он смущенно переминался с ноги на ногу, не глядя на нее и немного покраснев. — Я завидую тебе, — сказал он. — Ты кажешься такой уверенной, рассудительной, спокойной. Я никогда не бываю таким, по крайней мере очень редко, когда слушаю музыку. Поговори со мной, когда я слышу твой голос, этот хаос… — он приложил руку к голове, — исчезает. — Он с подозрением взглянул на нее, ожидая, что она засмеется.

Нахмурив брови, Элизабет спросила в легком замешательстве:

— Что ты имеешь в виду под словом «хаос»?

— Как будто, — сказал медленно Эндрю, — внутри меня шесть разных людей. Они все требуют от меня разного. Я не знаю, какой из них — я.

— Тот, кто оставил нож и остается здесь сейчас, — сказала она.

— Но тогда кто же другие?

— Дьявол, — ответила она.

Он засмеялся:

— Какая ты старомодная!

Она встала перед ним.

— Посмотри на меня, — сказала она.

Неохотно он поднял глаза, и при виде ее сияющего лица (единственное слово, передающее свет, который придавал ее лицу сходство с бледным кристаллом, заключившим в себя солнце и луну) желание обнять ее стало почти непреодолимым. «Но я не должен, — говорил он себе. — Я не испорчу этих часов с ней. Я портил все, чего касался. Я не трону ее». Он засунул руки глубоко в карманы, и подавленное желание придало его лицу угрюмый, враждебный вид.

— Скажи, как ты мог вернуться, чтобы предупредить меня, — спросила Элизабет, — если ты не веришь в бессмертие? Ты рисковал жизнью.

— Сентиментальность, — сказал он с усмешкой.

На миг недоуменный взгляд притушил сияние.

— Почему ты всегда преуменьшаешь свои добрые поступки и преувеличиваешь плохие?

Он сердито прикусил губу.

— Если ты хочешь знать, почему я пришел, — произнес он, — я тебе скажу. И запомни: в том, что твой покой будет нарушен, виновата ты.

— Никто не может нарушить мой покой, — ответила она. — Скажи мне.

Он подошел ближе и сердито усмехнулся, как будто собираясь причинить ей зло, и ненавидел ее за это.

— Я пришел, — сказал он, — потому что любил тебя.

Он искал следы улыбки или даже смеха, но она посмотрела на него серьезно и покраснела так слабо, что это могло быть лишь игрой его воображения.

— Я так и думала, — не двигаясь, сказала она. — Но к чему эта таинственность?

Он изумленно посмотрел на нее. Его почти испугала прямота в ее глазах.

— Почему в прошедшем времени? — сказала она. — Ты любил меня? И все? А теперь нет?

Он облизнул губы, но не мог говорить.

— Если ты не можешь сказать, что любишь меня, — произнесла она с тихой, но не насмешливой улыбкой, — скажи еще раз, что любил меня час или два назад.

— Ты хочешь сказать… — начал он. Его руки нерешительно протянулись к ней, его пальцы боялись бесповоротности прикосновения. С забившимся сердцем он услышал свой голос. — Я люблю тебя, — сказал он. — Я люблю тебя. — Он держал ее теперь, но на расстоянии.

— Я тоже люблю тебя, — сказала она. Ее глаза были закрыты, а тело слегка трепетало. Он тоже закрыл глаза, чтобы быть вместе с ней в темноте, в которой не будет ничего, кроме них.

Запинаясь, вслепую сквозь эту тьму их губы сперва потерялись, а затем нашли друг друга. Через некоторое время они заговорили шепотом, чтобы темнота не разлетелась вдребезги от звука.

— Почему ты так долго?

— Как мог я надеяться? Я боялся.

— Я что, хуже смерти? Ее ты не боялся.

— Я ее больше не боюсь. Ты наполняешь меня собой. Это значит — мужество, покой, святость. — Он открыл глаза. — Ты знаешь, они назвали твою фамилию в суде. Казалось так странно, что у тебя должно быть другое имя, кроме Элизабет. Фамилия, кажется, связывает тебя с землей. Я уже забыл ее. Открой глаза и скажи мне, что это не сон.