Владимир Гармаев - Журнал «Байкал» 2010–01

Совершенно неожиданно встретил Е. Самбуеву, Ю. Муруева из нашего театра оперы и балета. Воистину, мир тесен. Договорились завтра пообщаться. Здесь они находятся перед гастролями в Италию в составе советской балетной труппы.

Вечер провел у Н. Калашникова. Он живет на Кутузовском проспекте, недалеко от Триумфальной арки. Дед его работал в Кремле. Мать — очень интеллигентная женщина. Коля все мечтает приехать в Улан-Удэ. Такая возможность есть по линии общества «Знание». В прошлом году он слетал в Казахстан, понравилось. Считает, что у русских со степняками схожий менталитет. Возможно, он прав. По крайней мере, мы с ним сходимся не только по части выпивки, но и по характеру, взглядам на историю и т. д. Н. К. скорее всего евразиец. Как востоковед (мы с ним учились параллельно в аспирантуре ИВ АН) занимается Таиландом, натура увлекающаяся. Когда что-нибудь доказывает, он начинает странно мотать головой, а это при его высоком росте и природной худобе выглядит немного комично. Лично я к этому привык и воспринимаю как оригинальную манеру ведения беседы.

Встреча с лебедями на Чистых прудах почему-то не выходит из головы. У меня есть заготовки в стихах о белой птице — прародительнице. А в бурятском фольклоре лебеди — и дочери неба, и верные жены, богини-покровительницы.

Интересно, что и в Тибете существуют сюжеты, связанные с небесной птицей, принявшей человеческий облик. Читаю выписку:

«Царевич Норсан получает в жены небесную фею. Преследуемая родственниками царевича фея, которой грозит даже смерть во время случайной отлучки из дому ее супруга, улетает в небесные чертоги к своему отцу. Царевич отправляется на поиски. Он обращается с мольбой и к светлому месяцу, и к лани, ко всем встречным, прося указать ему его дорогую возлюбленную. После разных приключений царевичу удается найти свою фею, с которой он и возвращается на родину»

(Б. Я. Владимирцов. Тибетские театральные представления — «Восток», кн. 3. М.-ПБг., 1923, с. 104).

Отзвуки лебединого в литературе и искусстве. «Пела лебедь, падая во мглу…» — «Слово о полку Игореве» (пер. Н. Заболоцкого), лебедь, обернувшаяся царевной, в пушкинской сказке о царе Салтане, балет «Лебединое озеро»… Даже творец «Дхаммапады», два тысячелетия назад созерцавший небо и землю, обращался к образу белой птицы как символу совершенства: «Мудрые удаляются, дома для них нет наслаждения. Как лебеди, оставившие свой пруд, покидают они свои жилища. Их путь, как у птиц в небе, труден для понимания».

Утром Катя Самбуева водила меня по театральным закоулкам. В ожидании ее наблюдал репетиции. Черный труд. Затем с К. С. зашли в «Ладью», где она — с кубинским опытом: недавно съездила на Остров свободы, — разделалась с креветками, а я — с тремя кружками пива. Затем пообедали втроем (к нам присоединился Юра Муруев) в «Марсе», они ушли на репетицию, а я подался в гостиницу, где проспался, чтобы встать в рабочей форме.

«Сильфида», «Легенда о любви» — балетные сказки.

С утра зашел на центральный телеграф. Получил письмо от Гали и Любы. В Ленинке сделал ксерокс «Тибетских народных песен» Туччи (предисловие) и статьи о тибетской просодии, изд. Будапешт. Перебрал кучу литературы. Начал читать (с конца) С. Хмельницкого «Каменный щит».

Вечером — в 7 часов — выступление в Литературной студии в Измайловском парке. Пригласила Н. Генина. Читал свои стихи: «Карагана», «Язык отцов, прости за немоту», «Засыпает женщина», «Черные тюльпаны», «Чаша Угэдэя», «Часы», «Настроение», «Лошади», «Лужа», «Как возвысится глазу до ока…», «Прищурь глаза…»

Была страшная гроза, молнии извивались вокруг семафоров, легковые подпрыгивали при раскатах грома, разбрызгивая каскады брызг, прохожие жались к колоннадам или прятались в метро. Полюбовавшись знаками стихии и вздрогнув, как дикая лошадь, совершенно непроизвольно, от раската очень низкого грома, тоже нырнул в метро, а когда вышел в парк, гроза стихала, остались только лужи и лесной запах в городе.