Камилл Бурникель - Темп

«Да здравствует телефон!» Раздался звонок. Голос был незнакомый. Дория взяла трубку только тогда, когда ей сказали, что на этот раз на проводе Арам.

— Что произошло? — спросил он.

— Мой фильм. Арам… Я попросила мне его показать без публики… все так плохо… это будет катастрофа… Ты ничего не скажешь?

— Я же его не видел.

— Как же, ты же видел rushes. [35] Куски (англ.) или «потоки», т. е. текущий съемочный материал.

— Но я в этом совершенно не разбираюсь.

— Это ужасно! Просто ужасно! Надо было делать премьеру не в Лондоне. А в Париже. Или, может быть, в Германии.

— Что бы это изменило, если он плохой?

— Тебе-то, ясно, наплевать.

— Мне не наплевать, а тебе лучше подождать и узнать, что думает о нем публика.

— Легко тебе говорить, а если все определяется заранее? За публику ведь думают другие — вот ей и скажут, что это плохо.

— Кто-нибудь говорит, что он плохой?

— Иногда мне кажется, что он получился, но мне придется отбиваться одной.

— Ты благополучно выкарабкаешься. А Хасен сейчас не с тобой?

— Со мной, он, скорее всего, дрыхнет.

— Это говорит о его уверенности. Тебе нужно брать с него пример.

— Арам, скажи мне, зачем я сделала этот фильм?

— Потому что ты думала, что в твоих силах его сделать.

— Но я одна так думаю.

— Не одна, раз тебе всегда удается найти вкладчиков.

— Зачем ты мне это говоришь? Это все, что ты можешь мне сказать?

— Я не способен что-либо думать о фильме, который не видел полностью.

— Ты на меня сердишься? Ты с кем-нибудь?

— Я приехал сюда не для того, чтобы быть с кем-нибудь, а кроме того, хочу тебе сказать, что уже больше часа дожидаюсь твоего звонка и что я не спал с самого Лос-Анджелеса.

— Ну это уж слишком! Упрекать в этом меня…

— Я тебя не упрекаю, но я уже двое суток не ложился в постель, а сейчас почти три часа утра.

— Тебе хочется спать?

— По правде сказать, нет… раз я с тобой разговариваю; иначе я попросил бы внизу меня не соединять. Они помолчали, потом снова голос Дории:

— Почему ты всегда такой сильный? Всегда так собой владеешь!

— Просто ограничиваюсь тем, что спускаюсь по стремнине, стараясь не попадать в водовороты.

— Ты единственный человек в мире, из всех кого я видела и знала, который делает именно то, что хочет, всегда и каждую минуту.

— Ошибаешься, козочка, я делаю то, что жизнь решает, чтобы я делал.

— Терпеть не могу, когда ты называешь меня «козочкой». Если я с этим смирюсь, мне придется каждый раз, как ты откроешь рот, шлепать себя по животу и по ляжкам и делать:

«Бе! Бе!» Арам, почему ты меня любишь?

— Потому что я тебя полюбил.

— У тебя на все готов ответ.

— Это рефлекс бывшего чемпиона. Ты знаешь, что о нас с тобой рассказывают в Монтрё?.. Рассказывают, что это я из-за тебя все бросил, послал все к черту.

— Значит, меня там должны искренне ненавидеть.

— Вовсе нет, моя красавица. Если не считать лекаря… кстати, ты его увидишь в Лондоне… то больше никто здесь не знает, кто я. Знают только в отеле. Они меня приняли, как если бы я был Фарах Диба. [36] Жена последнего иранского шаха. А ведь кассы я им не пополню.

— Значит, все хорошо!

— Все хорошо. Скоро я стану бедным.

— Ты никогда не станешь бедным, даже если у тебя не останется ни гроша, даже если все твои чертовы отели прогорят.

Последовала еще одна небольшая пауза, а потом голос Дории на том конце провода:

— Слушай хорошенько: я решила покончить с собой.

— Из-за фильма?

— Не из-за фильма.

— Из-за Хасена?

— Не смейся надо мной. Хасен не в счет. Он с трудом поднимает веки.

— Ему никогда не удавалось их поднять. Разве что ровно настолько, чтобы время от времени замечать тебя.

— Жизнь — сплошная мерзость.

— Если начинаешь размышлять. Ложилась бы ты лучше спать.

— Послушай, милый, я говорю серьезно. Не нужно на меня сердиться. Но то, что происходит, ужасно. Этот фильм действительно отвратителен.

— Ты это уже говорила. Но что ты под этим понимаешь? Ты хочешь сказать, что он помешает тебе быть принятой в Букингемском дворце?

— Ты издеваешься надо мной? Отвратительный — это значит, что фильм дрянной, испорченный. Никчемный! Страшное барахло!.. Ну да хватит об этом. Что он тебе сказал, твой Орландо, по поводу твоего… головокружения?

— Ничего.

— И стоило из-за этого туда ехать?

— Стоило.

— Ну, тогда все в порядке. Держу пари, что вы вместе ухлестывали за девицами.

— Мы всегда ухлестывали вместе за одними девицами. Это точно. Только сейчас в Монтрё, должен тебе сказать, скорее затишье.