Стеф Пенни - Нежность волков

Еще несколько минут, и Эспен будет здесь.

У нее нет часов, но онемевшие, холодные как лед пальцы дают четкое представление о времени. Дети поерзали, но теперь Анна свернулась клубком и уснула, да и Торбин приник к ней и забылся в полудреме. Должно быть, уже час прошел с тех пор, как они здесь, но в конюшне так никто и не появился. Сначала она говорила себе: он всегда опаздывает, просто ничего не может с этим поделать. Потом она стала думать, что он просто перепутал время и подумал, что они договорились на два. Когда ожидание переползло за час и по-прежнему никто не появился, она представила себе, будто Мерит или ребенок не может заснуть, или заболел кто-то, или что-то еще помешало ему уйти. Наверное, он лежит без сна, чертыхаясь про себя и беспокоясь о ней.

А затем: может, он и вовсе не собирался приходить.

Она рассматривает эту мрачную перспективу. Нет. Так подвести ее он не может. Он никогда бы так не поступил. И не поступит.

Она даст ему еще один шанс — или осрамит перед всеми. Она будит детей, тряся их грубее, чем необходимо.

— Послушайте. Придется подождать. Оказывается, мы не сможем уехать прямо сейчас. Все переносится на завтрашнюю ночь. Мне очень жаль… — Она резко обрывает их предсказуемое нытье. — Мне очень жаль, но так уж получилось.

Она вспоминает, как произнесла ту же фразу, сообщая им, что отец никогда не вернется и они должны отправиться неизвестно куда, жить неизвестно где. «Нет смысла жаловаться. Так уж получилось».

Она требует от них клятвы хранить все в тайне — если они хоть кому-нибудь скажут, то вообще никогда не поедут на каникулы, — и рисует перед ними манящую картину теплого юга. Хочется надеяться, что когда-нибудь они действительно туда попадут.

Когда она встает и собирается вести их обратно в спальню — по крайней мере, все еще темно, — у двери возникает какое-то движение. Она замирает, и дети тоже замирают, подчиняясь ее внезапному страху. Затем доносится голос:

— Здесь есть кто-нибудь?

На мгновение — кратчайшую долю секунды — ей кажется, что это Эспен, и сердце готово выпрыгнуть из груди. Но тут же она понимает, что голос не его. Их обнаружили.

Мужчина направляется к ним. Лина не в состоянии шевельнуться. Что ей говорить? Она не сразу понимает, что он говорит по-английски, а не по-норвежски. Это метис, Джейкоб. Значит, это пока не конец. Он зажигает лампу.

— О, миссис… — Тут он понимает, что не знает или не может произнести ее имя. — Привет, Торбин. Привет, Анна.

— Извините, если мы вас потревожили, — сухо произносит Лина. Что он здесь делает? Спит, что ли, в конюшне?

— Нет, нисколько.

— Ну и ладно. Доброй ночи. — Она улыбается и проходит мимо него, обернувшись лишь во дворе: — Пожалуйста, не говорите о нас никому, это очень важно. Вообще никому. Я прошу вас… или моя жизнь ничего не стоит. Могу я вам доверять?

Джейкоб тушит фонарь, словно осознавая необходимость сохранения тайны.

— Да, — только и говорит он без малейшего удивления. — Вы можете мне доверять.

Лина помогает детям раздеться и смотрит, как они засыпают. Сама она слишком возбуждена, чтобы заснуть. Мешок она пихает за кресло. Распаковать его — будто признать поражение. Утром нужно будет замаскировать его разбросанными вещами; авось это введет в заблуждение всякого, кто решит сюда заглянуть. О, только бы попасть туда, где у нее будет собственный дом с дверью, которую можно запереть. Как она ненавидит этот запрет на личную жизнь, стягивающий тебя, словно удавка.

За завтраком она осторожничает, всячески демонстрируя обществу радушие и жизнерадостность. Сначала она вовсе не смотрит в сторону Эспена и только в середине трапезы бросает взгляд на его опущенную голову. Он тоже избегает смотреть в ее направлении. Она пытается определить, насколько утомленным выглядит он или Мерит, но здесь что-то сказать трудно. Младенец плачет, так что, возможно, у него колики. Ей нужно дождаться своего часа.

Возможность появляется после полудня. Эспен возникает, когда она кормит кур. Именно возникает: она не заметила, как он вошел. Она ждет, когда он заговорит.

— Лина, прости меня. Я так виноват. Не знаю, что и сказать… Мерит не спала час за часом, и я не знал, что делать.

Он суетится, глаза бегают где угодно, избегая только ее. Лина вздыхает.

— Ладно, все в порядке. Я сочинила целую историю для детей. Мы уйдем ночью. В час.

Он молчит.

— Ты передумал?

Он вздыхает. Она чувствует, что начинает дрожать.

— Потому что если ты передумал, я без тебя не пойду. Я останусь и всем расскажу, что ношу твоего ребенка. Я опозорю тебя перед всеми. Перед твоей женой и детьми. И меня не волнует, пусть Пер нас выгоняет. Пусть мы замерзнем до смерти. Твой ребенок умрет, и я тоже умру. И виноват будешь ты. Ты к этому готов?