Даниель Жиллес - Под сенью благодати

Тем временем вернулся Милорд и сел на скамейку; одет он был безукоризненно, хотя брюки его из пожелтевшей фланели и выглядели довольно старомодно; он принялся следить за игроками и комментировать их удары. Поскольку Кристиан, начав проигрывать, все чаще и чаще заводил спор по поводу забитых мячей, Милорд предложил посудить. Он делал это немного театрально, но зато вполне беспристрастно. Несколько раз ему пришлось поставить Кристиана на место, и тот, надувшись, а потом разозлившись, к концу партии стал играть из рук вон плохо. Бруно и Сильвия выиграли, и это была заслуженная победа.

Когда, счастливые и усталые, они медленно направлялись к скамейке, у Бруно вдруг появилось ощущение, что теперь их с Сильвией ничто не может разлучить, что они спаяны так крепко, словно провели этот час в объятиях друг друга. Сильвия принадлежала ему, он был в этом настолько уверен, что невольно положил ей руку на плечо. И с большой неохотой убрал ее, заметив удивленный взгляд Милорда. Жорж, с которого ручьями тек пот, рухнул на скамью и громко закричал, требуя воды. Сильвия вызвалась сходить за прохладительными напитками, и Бруно решил ее сопровождать.

Они пошли прямиком через луг, где росла высокая трава, щекотавшая их голые ноги. Не сговариваясь, даже не обменявшись взглядом, оба на цыпочках пересекли холл: они успели заметить в полуотворенную дверь гостиной Юбера, спавшего в кресле, откинув на спинку голову. Кухня помещалась в полуподвальном помещении; там было довольно темно и очень прохладно. Бруно медленно закрыл за собой дверь, затем повернулся к Сильвии, которая, казалось, только и ждала этого и тотчас бросилась ему на грудь. Чувствуя, как она вся дрожит, он осыпал поцелуями ее шею, веки, губы, впадинку на висках, где он только что видел жемчужные капельки пота. Долгий поцелуй, которым они обменялись, зажег в нем упоительный огонь. Рука Сильвии неподвижно лежала у него на затылке.

С явной неохотой они разжали объятия и, словно сомнамбулы, стали искать поднос, стаканы, лед, бутылки с гренадином и оранжадом. Затем вернулись в сад через черный ход. Они шли молча, но поминутно обменивались взглядами, и взгляды эти были столь красноречивы, что они вскоре перестали поднимать глаза. Когда они подошли к теннисной площадке, Сильвия в последний раз повернулась к своему спутнику.

— Я твоя жена, — медленно проговорила она, — твоя жена. Ты ведь это знаешь, да?

— Да, моя маленькая, — ответил он, — это так, безусловно так.

Прежде чем разливать напитки, встреченные с ликованием, Сильвия надела зеленые очки; Милорд — сама любезность — предложил Бруно одну из своих дорогих сигарет. Некоторое время, наслаждаясь оранжадом, они говорили лишь о драйвах, ударах слева, ракетках. Потом Сильвия села на траву возле Кристиана и очень мило принялась его успокаивать, — немного лести, и все было в порядке. Бруно и Милорд, сидя на скамейке, беседовали с Жоржем, который жаловался на ногу, сломанную зимой, и видел в этом причину своей неровной игры. Словно боясь, что другие догадаются об их тайне, Сильвия и Бруно теперь избегали разговаривать друг с другом. Когда было решено возобновить игру — на этот раз с участием Милорда — они сами объявили, что будут играть в разных командах, и Бруно встал в пару с Милордом, а Сильвия с Кристианом. Бруно старался играть как можно лучше, но уже несколько часов его не покидало ощущение, будто он бессознательно ждет чего-то, что непременно должно произойти. Встречая взгляд Сильвии, он видел, что и она полна ожидания.

В шесть часов, сославшись на усталость, Бруно первым ушел с площадки. Он мылся в ванной, когда до его слуха донеслось пение Сильвии, поднимавшейся по лестнице. Он тотчас подошел к двери, прислушался: а остальные тоже вернулись? Нет, Сильвия была одна. От безумной надежды у Бруно бешено забилось сердце, пересохло в горле. Затем он услышал, как Сильвия заперлась в своей комнате, как она, напевая, ходила взад и вперед, как она прошла мимо двери, которая вела в ванную комнату. Затем все смолкло, и Бруно снова принялся яростно, неистово тереть мочалкой руки, туловище, ноги. Он уже злился на себя за то, что поверил в безумную мечту, поддался волнению, от которого все еще учащенно билось сердце. «Ты всегда думаешь, что все подчиняется твоей воле, — говорил он себе, — но ты ровно ничего не понимаешь: она не придет. Так тебе и надо!»

Тем не менее он не решался уйти из ванной. Он медленно вытирался, смотрелся в зеркало, обеспокоенный маленьким прыщиком на щеке, умышленно с шумом передвигал табурет. В конце концов он тоже принялся петь, но, почувствовав, что это получается у него неестественно, вскоре замолчал. Наклонившись над ванной, он долго рассматривал маленькую розоватую трещину, образовавшуюся в эмали под самым краном; ему казалось, что он никогда не забудет этой трещины, похожей на ящерицу. От прилившей к голове крови шумело в ушах; он весь превратился в слух и только ждал, томительно ждал. И тем не менее, когда раздался легкий стук в дверь, он вздрогнул.