Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Они успели к сладкому столу и к раздаче «пирожков для дальних родственников». Зрелище было необыкновенное — каждый уходящий гость получал пакет, наполненный хрустящими струделями, ярко-жёлтыми лимонниками, пирожными и печеньями невероятной вкусовой гаммы.

Свадьба объявила перерыв до утра, ибо на следующий день должны были подоспеть родственники из Грузии и других отдалённых мест.

Отец успел только махнуть Филу рукой — и молодожёнов увезли.

Все, кто мог, отправлялись по домам, а тех, кто жил далеко либо был не в силах победить последствия поклонения Бахусу, — укладывали по разным комнатам и углам.

Лена жила далеко.

Её и ещё одну родственницу-ровесницу увели в большую спальню, а Филиппу отвели особую резиденцию — маленькую комнатку окнами на улицу. Он плюхнулся в кровать и утонул в пуховом матрасе, но сон не торопился. Фил вслушивался в отголоски уборки и мойки посуды, а перед глазами стояла белозубая и черноокая Лена.

К трём часам ночи всё стихло.

Фил силился закрыть глаза и уснуть, но в голове началась самая настоящая свистопляска мыслей и обрывков событий последних дней. Захотелось есть — Фил вспомнил, что почти ни к чему не притронулся за праздничным столом. Он вынырнул из жаркого пуховика и стал неслышно перемещаться в сторону кухни. Завернув за угол тёмного коридора, он чуть было не вскрикнул от неожиданности — перед его носом мелькнуло освещенное светом уличного фонаря привидение в белом балахоне. Привидение же, почему-то слабо охнуло, а потом захохотало знакомым смехом: — Ты что бродишь, как лунатик? — белый балахон оказался лёгкой ночной рубашкой на стройной фигурке новой родственницы.

— Кушать хочу! — радостным шёпотом сообщил Филипп. — А ты чего?

— Аналогично! — блеснула умным словом Лена и отворила дверцу холодильника.

Они выудили из набитого яствами холодного чрева миску с салатом «оливье» и блюдо с языками, бужениной и разными колбасами. Чёрный украинский хлеб и бутылка холодного пива дополнили меню то ли позднего ужина, то ли раннего завтрака. Они трескали салат столовыми ложками и перешёптывались, вслушиваясь в тишину уставшей от праздника квартиры.

Голод быстро капитулировал, и можно было отправляться спать, но они всё сидели и болтали на всевозможные темы. В какой-то момент Лена передёрнула плечами и созналась:

— Бр-р! Я замёрзла!

— Там, в комнате, одеяло тёплое! — вспомнил Филипп, и они, словно балетная пара, покидающая сцену театра, скользнули на пальцах в закулисье.

Лена немедленно нырнула под пуховое одеяло и перестала стучать зубами. Только тут Филипп сообразил, что не имеет ни малейшего понятия, как должен дальше поступить вполне взрослый молодой человек. Он замер посреди комнаты в одних трусах и тупо уставился в окно, подозревая, что выглядит полным идиотом. То ли от ночной прохлады, то ли по какой-то иной причине всё его тело била мелкая дрожь и он передёрнул плечами. чтобы как то остановить эту позорную тряску.

— А тебе что, не холодно? — удивилась Лена, и у Филиппа что-то ухнуло в районе расположения сердца.

— Ещё как, — почти не услышал он своего ответа и почувствовал, как Лена дёрнула его за руку.

— Залазь сюда!

Можно было вызывать пожарную команду. Горели руки, пылало лицо, лоб покрылся холодной испариной, а сердце норовило разворотить всю грудную клетку Филиппа.

— Да ты сам, как печка! — хмыкнула Лена и прижала холодные ладошки к его груди.

Филипп, словно случайно, осторожно подвинул ногу и прикоснулся к прохладной и нежной ножке. Лена не дёрнулась, не отодвинулась, она как ни в чём не бывало ткнула пальцем в потолок и шепнула Филиппу:

— Смотри! За нами следят!

Потолок старой квартиры можно было смело выставлять в музее. В кружевной лепной окантовке была выписана целая картина: вдоль прозрачного ручья босоногие нимфы несли кувшины с водой, а странные существа — полулошади, полулюди, — подсматривали за ними из-за райских кущей. За всей этой историей из всех четырёх углов комнаты наблюдали лепные купидоны, изготовившиеся к стрельбе из своих изогнутых луков по всей этой компании.

Филипп ничего не ответил, так как его обуревали мысли и желания, далёкие от ангельских. Он лихорадочно вспоминал Женьку из Одессы и прикидывал, что лучше сделать раньше — попытаться поцеловать девочку или положить свою руку на её грудь, присутствие которой он ощущал своим плечом. Его распирало от чувств в буквальном смысле слова, и окаменевший признак мужского пола властно призывал его к подвигам.