Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Недостойные сильного мужчины чувства он испытывал только к двум людям: он опасался одноклассника Кольки, который был чертовски силён и всегда бивал Фильку, но больше всего неприятностей доставлял ему, как впрочем и другим мальчишкам, босяк, по имени Парэлык. Он был старше лет на пять и наводил ужас на школу, подлавливая по утрам пацанов в подворотне, за сто метров от школьного двора. Роста он был невысокого, но ледяные рыбьи глаза и авторитет старшего брата, который действительно когда-то кого-то убил, наводили страх на самых сильных, не говоря уже о мелюзге.

Жестом, из подворотни, Парэлык останавливал мальчишек, спокойно осматривал их карманы и собирал гривенники и пятаки, выданные детишкам на молочишко. Он действовал методично и аккуратно, никого не бил, но что было ещё страшнее — говорил тихо, грозил пальчиком и выразительно прикладывал его к губам.

Фильке каждый раз было стыдно и обидно до слёз, когда он попадал в лапы мерзавца, но страх сковывал всё его существо, когда он видел этот мутный взгляд.

Накануне девятого мая в школу несли цветы. Утром мама протянула Фильке рубль и распорядилась:

— Купишь на пятьдесят копеек тюльпаны на углу, а остальное — на мороженное!

Последнее время она не часто баловала Филю вниманием, была рассеянной, всё время куда-то убегала и приходила с работы поздно. С папой она постоянно ругалась по любому поводу, ревновала его к каждому столбу и часто доводила себя до истерики, перечисляя его опоздания после смены. Папа злился, брал шахматы и уходил к другу пить водку.

Возникал новый скандал.

Но накануне праздника все были в хорошем настроении, и папа, подмигнув Фильке, также сунул ему в карман наградной рубль.

То ли неожиданное богатство, то ли прозрачное майское утро, а может быть и ожидание завтрашнего праздника и выходного дня — вызвали у Фильки чувство восторга и радости. Он пронесся вприпрыжку мимо угла, где бойко торговали всякой всячиной, и только возле злосчастной подворотни вспомнил о необходимости купить цветы. Филя сунул руку в карман, достал два рубля, полюбовался на целое состояние и развернулся в обратном направлении.

— Эй.

Негромкий оклик из подворотни накрыл его чёрным мешком страха.

Это был голос Парэлыка.

А из Филькиного кулака торчали два рубля.

На цветы.

На мороженное.

На праздник.

Слёзы сами залепили густые Филькины ресницы, и он обречёно шагнул навстречу позору.

Привычным жестом Парэлык протянул руку, даже не удосуживаясь «шмонать» сопляка, и когда Филька расстегнул нижнюю пуговицу своего узенького плащика, то было понятно, что он сам вывернет карманы — не впервой ведь.

Носок Филькиного ботинка врезался в пах босяка.

Тот только охнул от боли и неожиданности, но когда маленький, но крепкий кулак въехал ему в глаз, Парэлык громко и грязно выругался.

На третий удар Фильку не хватило.

Он обернулся и побежал со всех ног, ожидая топота погони и удара сзади, но когда добежал до дверей школы, то никого за собой не обнаружил.

Весь день прошёл в мареве страха.

Домой он пошел окружной дорогой, боясь поведать о случившемся даже близким друзьям.

Утро следующего дня началось, как и все праздники.

Папа с Филькой собирались на демонстрацию, а мама резала овощи на салат «оливье» и жарила картошку на большой сковородке.

По улице двигались группы празднично одетых людей, они несли букеты бумажных алых маков, красные флаги, транспаранты и, главное, гроздья разноцветных шаров. Шары рвались из рук под порывами ветра, а иногда лопались по непонятной причине, хотя «причина», с рогаткой в руках, пряталась в ближайшей подворотне.

Филька не стрелял из-за угла, хотя рогатка у него была отличная — резина от кордовой модели, а скобки из медной проволоки. Оружие он применял только для самообороны и для стрельбы по воронам.

Активисты с повязками на рукавах сбивали группки в колонну, и организованная масса двигалась на исходную позицию у Владимирской горки, чтобы уже оттуда влиться в людской поток, проплывающий по Крещатику мимо праздничных трибун и членов политбюро на этих трибунах.

В самых первых рядах и в первых колоннах шагали ещё не старые люди, на груди у которых красовались боевые ордена и медали. Многие были в военной форме, а тех, кто вышел в гражданской одежде, выдавала военная выправка и гордая причастность к славе Победителей.

Папино место было в колонне завода «имени Артема», среди таких же молодых работяг и шумных молодиц в шапочках-улитках и платочках. Они щебетали, стреляя взглядами по лицам мужчин, и время от времени заводили песни во весь голос.