Ричард Йейтс - Влюбленные лжецы

— Не знаю. Вряд ли. Мы опять начнем ссориться. Я позвоню тебе, Джек, ладно?

— Ладно.

— Кроме того, я должна быть здесь, когда Вуди и Кикер вернутся домой. Думаю, понадобится моя помощь. Не Вуди, конечно, а Кикеру. Я хочу сказать, что Кикер меня любит — по крайней мере, раньше любил. Иногда даже называет «заместительницей мамы». — Салли долго стояла молча у окна. Она выглядела измученной, верхняя губа казалась вялой и расслабленной, как бывало, когда она напивалась. — Можешь себе представить, — спросила она, — что чувствует женщина, не способная иметь ребенка? Даже не обязательно хотеть его родить, ужасно уже то, что ты не можешь. А иногда… господи, даже не знаю… Порой мне кажется, что иметь ребенка — единственное, чего мне по-настоящему хотелось в жизни.

Нетвердыми шагами Джек направился на кухню.

— Привет, Ниппи, — сказал он. — Не отыщется тут для меня пива?

— Полагаю, мистер Филдс, что это можно устроить. Садитесь за стол.

Когда он устроился с пивом, она села напротив и сказала:

— Видите этот блендер? Сейчас он пуст. А двадцать минут назад он был доверху полон «Бренди-Александром». Мне кажется, это не очень разумно, а? Давать человеку столько спиртного с самого утра, когда у него мозги еще не встали на место после смерти жены три дня назад. Я считаю, нужно хоть немного себя ограничивать.

— И я тоже.

— Ну а с мисс Джарвис ничего нельзя знать заранее, — продолжала Ниппи. — Она очень… утонченная — вы понимаете, что я хочу сказать, очень… — она покрутила пухлыми пальцами, подбирая правильное слово, — богемная. Впрочем, мне все равно, что говорят другие. Я слышала, многие болтают всякое, а по мне так эта леди всем хороша, вот что я вам скажу. Я для мисс Джарвис что угодно сделаю. За эти годы она дважды помогла моему мужу получить работу, когда мы в ней очень нуждались. А знаете, что она еще для меня сделала, чего я никогда не забуду? Она достала мне контакты.

Джек выглядел озадаченным, и довольная Ниппи, сощурившись, поднесла оба указательных пальца к наружным уголкам глаз. И если бы он и сейчас не понял, что имеется в виду — «А, ясно, контактные линзы!» — она наверняка бы перегнулась через стол, оттянула веко и выронила одну из влажных, почти невидимых линз в ладонь, чтобы объяснить и представить подтверждение.

Вернувшись в свой пляжный домик, Джек принялся за сценарий с таким усердием, словно собирался закончить его за неделю. В последний месяц он стал понимать, что сценарий совсем не плох, что он даже замечательный и из него может получиться очень даже приличный фильм. В конце рабочего дня он позвонил Карлу Оппенгеймеру, чтобы обсудить с ним сложную сцену, — и не то чтобы этот звонок был ему так уж необходим: просто ему хотелось услышать голос человека, не принадлежащего к числу домочадцев Джилл Джарвис.

— Почему вы к нам не приезжаете, Джек? — спросил Оппенгеймер. — Мы с Элли были бы рады вас видеть.

— Видите, Карл, я как-то занят все время.

— Завели роман?

— Да, вроде того. То есть я хочу сказать — да, но она…

— Привозите ее с собой!

— Спасибо за приглашение, Карл, я скоро вам перезвоню. Просто сейчас мы вроде как отдыхаем друг от друга. Это все… довольно сложно.

— О господи, писатели! — воскликнул Оппенгеймер раздраженно. — Ну что за люди! Почему вы не можете просто трахаться, как все?

— Значит, так, — начала Салли по телефону несколько дней спустя, и он понял, что трубку она положит не раньше чем через час. — Когда Вуди с Кикером вернулись в то утро, Джилл вышла, чтобы встретить их на террасе. Отправила Кикера в дом умываться и говорит Вуди: «Слушай, я хотела бы, чтобы ты исчез на недельку. И пожалуйста, не задавай никаких вопросов, просто уйди. Я потом все объясню». Можешь себе представить: она говорит это парню, с которым прожила три года!

— Не могу.

— И я не могла, но именно так она и сказала. По крайней мере, если верить ей самой. А мне говорит: «Не хочу, чтобы сейчас мне кто-нибудь мешал. Клифф и я — это что-то особенное, Салли, настоящее. У нас завязались отношения, и мы…»

Джек сообразил, что, если держать телефонную трубку подальше от головы, голос Салли станет совсем тихим и монотонным, превратившись в невнятную тарабарщину, что-то вроде речи малолетнего идиота. Освобожденный от телесной оболочки, бессвязный, лишенный зависти, жалости к себе, как, впрочем, и самодовольства, голос Салли превратится тогда в незначительный, но постоянно действующий раздражитель, не имеющий никакой иной цели, кроме как заставить его нервничать и мешать ему работать. Он попробовал подержать телефонную трубку таким способом пять или десять секунд, стараясь избегать неприятных мыслей о своем тайном предательстве, и отказался от эксперимента как раз в тот момент, когда она говорила: