Сара Уинман - Когда бог был кроликом

Это место довольно далеко от его дома, Дженни, но он любил ходишь туда, иногда вместо пробежки. Он ходил туда по ночам и ничего не боялся, хотя город по ночам опасен, но, может, эта скрытая опасность даже возбуждала его. Обнаружил его молодой человек, который подошел к нему, чтобы прикурить, и тогда-то и заметил разбитый рот и опухшее лицо. Он вызвал полицию и спас брату жизнь.

При нем ничего не нашли. Ни бумажника, ни телефона, ни часов, ни денег, ни ключей. Ничего, что помогло бы понять, кто он и откуда. Только выцветшая футболка, старые, легкие брюки и коричневые вьетнамки на ногах. Он никогда не мерз. Не то что я. Помнишь, как я вечно дрожала?

Его срочно доставили в реанимацию, там откачали скопившуюся жидкость и возились с его головой, пока опухоль не спала. Потом его перевели в отделение интенсивной терапии, положили в палату с четырьмя другими пациентами и стали ждать, когда сознание вернется и сообщит остальным частям тела, что надо просыпаться и жить. Там он лежал, тихо и неподвижно, до того самого утра, когда проснулся и попытался выдернуть изо рта трубку. Он не знал ни своего имени, ни адреса, ни того, что с ним случилось. Ни того, что случится с ним дальше. Он и до сих пор ничего не знает.

Вот и все, что мы только что узнали. Сообщу тебе, когда будут какие-нибудь новости, Дженни.

Целую,

Элл.

Ее звали Грейс. Вернее, Грейс Мэри Гудфилд. Она была дипломированной медсестрой, работала вот уже двадцать шесть лет и о пенсии пока не думала. Вся ее родня жила в Луизиане, и она каждый год проводила там отпуск.

— Бывали там?

— Нет, еще нет, — признался Чарли в первый день их знакомства.

Жила она в Уильямсбурге, в квартире на втором этаже добротного старого дома: хорошее место, отличные соседи и снизу, и сверху.

— Для меня места хватает, — говорила она. — Дети давно разъехались, муж давно умер.

Как и многие другие, она не должна была работать 11 сентября. На той неделе у нее были в основном ночные смены, а утром она собиралась поменять летние занавески на тяжелые зимние, потому что осень была уже совсем близко. Но еще до того как башни рухнули, она, как и многие другие, поспешила на работу, ожидая потока пациентов из числа тех, что спаслись с верхних этажей. Но как нам уже известно, таких в тот день не было.

В реанимации ее помощь не потребовалась, поэтому, заглянув в свой кабинет в отделении интенсивной терапии, она прошла по палатам, чтобы подбодрить больных, угостить их печеньем, улыбнуться, потому что Грейс была лучшей старшей смены, знала своих работников и знала своих больных. Всех, кроме одного новенького, который был без сознания. Его никто не знал.

Она называла его Билл в честь своего давнего бойфренда, любившего поспать, и часто сидела с ним, когда к другим больным приходили посетители, держала его за руку, рассказывала о своей жизни и о том, что приготовила вчера на ужин. Она пыталась отыскать его на сайтах, где люди писали о пропавших родных и близких, но безрезультатно, потому что в те дни пропавшие исчислялись тысячами. Полиция тоже пыталась помочь, но они ничего не могли сделать, а кроме того, все их силы требовались для борьбы с тем кошмаром, который творился снаружи, за безопасными стенами больницы.

Она внимательно изучила его одежду: жалкие пожитки, запертые в шкафчике, но они ничего не рассказали ей о его жизни. Эта полная анонимность пугала ее. Она боялась, что он умрет и никто об этом так и не узнает: ни его родители, ни друзья. «Я к тебе вернусь», — обещала она ему каждый раз, когда после тяжелой смены уходила домой.

Она приносила разные ароматы и масла, совала ему под нос, надеясь, что какой-нибудь запах пробудит память. Она давала ему нюхать лаванду и розу, ладан и кофе, и свои новые духи — «Шанель № 5», — которые Лиз из реанимации привезла ей из Парижа. Она просила четырех других пациентов как можно больше разговаривать с ним, когда у них есть силы, и скоро палата интенсивной терапии стала напоминать старый бар с его шумными разговорами о войне, сексе и бейсболе. Иногда она приносила плеер с музыкой и осторожно держала наушник у его уха. Она считала, что ему немного за тридцать, и прикинула, какие песни он мог любить в своей жизни. Она включала ему Боуи, «Блонди» и Стиви Уандера, а все записи брала у своего соседа сверху.

Почти три недели спустя к ней вбежала сестра Янис и крикнула, что Билли проснулся. Грейс позвала врача и сама поспешила в палату. Когда она вошла, он махал руками и в панике пытался вытащить изо рта дыхательную трубку.