Сара Уинман - Когда бог был кроликом

В саду было темно, и тени деревьев наклонялись ко мне, пока я шла по дорожке. На остролисте краснели твердые ягоды, и все говорит, что скоро должен пойти снег. В моем возрасте ожидаемый снег был ничем не хуже настоящего. Отец уже сделал мне новые санки, и сейчас они стояли у стены сарая, поблескивая отполированными полозьями. Проходя мимо окна, я заметила, что в сарае вроде бы мелькает луч фонарика. Прихватив крикетную биту, я на цыпочках приблизилась к двери. Открыть ее бесшумно было почти невозможно, потому что на полпути она задевала за бетонную ступеньку, и вместо этого я резко потянула ручку на себя и успела увидеть Чарли, стоящего на коленях перед моим дрожащим от холода голым братом. Рука брата ласкала его волосы.

Я убежала. Совсем не потому, что испугалась — я уже видела похожую картинку в журнале, там на коленях стояла женщина, и, возможно, кто-нибудь третий на них смотрел, хотя в этом я не была уверена, — а потому, что грубо вторглась в их тайный мир, и еще потому, что поняла: в этом мире больше нет места для меня.

Я сидела у себя в комнате и смотрела, как стрелка отсчитывает тягучий вечерний час, а снизу до меня доносилась рождественская песня. Это мать подпевала хору по радио. Теперь, разбогатев, она стала петь громче и увереннее. Когда они пришли, я уже спала. Брат разбудил меня, а он делал это, только когда собирался сказать что-то действительно важное. Подвинься, сказали они и уселись на мою кровать, принеся с собой холод с улицы.

— Никому не рассказывай, — сказали они.

— Не расскажу.

— Обещаешь?

— Обещаю, — подтвердила я и призналась брату, что уже видела такое на картинке в журнале.

Он сказал, что журнал не его, и тогда мы с ним молча переглянулись, внезапно поняв, что, возможно, журнал служил тихим утешением нашему отцу. Или матери. Или им обоим. Может быть, именно в этом сарае и была разыграна романтическая сцена моего зачатия, и я вдруг почувствовала себя виноватой за те неудержимые позывы, корень которых скрывался в моем родословном древе.

— Теперь я хочу спать, — сказала я, и они, поцеловав меня на ночь, на цыпочках вышли из комнаты.

В темноте я размышляла о картинках из журнала и о мистере Голане и ощущала себя очень старой. Может, это и имел в виду отец, когда сказал, что Нэнси слишком быстро повзрослела; кажется, я начала понимать.

Флаги реяли в небе, столбик ртути в термометре забирался все выше, а за спинами у нас развевались капюшоны, сшитые из «Юнион-Джека». Наступили последние выходные мая 1977 года. Никогда еще наша королева не была так популярна.

«Секс пистолз» вопили из проигрывателя, который миссис Пенни взяла в заложники сразу же, как только присоединилась к вечеринке полчаса назад. Появление ее было весьма эффектным: пошатываясь, она медленно приближалась к расставленным на улице столам в расстегнутой шелковой блузке, которая, по словам нашей соседки мисс Гобб, напоминала «пару мятых раздвинутых занавесок. А ведь никому не интересно знать, что происходит у нее в гостиной».

Миссис Пенни остановилась у первого стола и торжественно водрузила на него коробку:

— Сама испекла.

— Сами? — нервно переспросила Оливия Бинсбери.

— Нет, украла!

Пауза.

— Шутка. Шутка, — захихикала миссис Пенни. — Это бисквит «Виктория», в честь старой королевы.

Все засмеялись. Чересчур громко. Как будто чего-то боялись.

Она подпрыгивала, пританцовывала, плевалась, размахивала руками, а один раз ее чуть не убило электрическим током, когда четырехдюймовый каблук ее туфли запутался в ветхом удлинителе и тот уже начал дымиться. Только хорошая реакция моего отца помешала ей превратиться в кучку пепла прямо у нас на глазах: он галантно оттолкнул ее в сторону, она упала на сложенные штабелем бескаркасные пуфики, а ее микроюбка задралась до самой талии.

— Ох, Элфи, ну вы и хулиган! — захохотала она и скатилась в канаву, а когда отец попытался поднять ее, потянула его на себя, и он свалился прямо на ее рваные ажурные чулки и кожаную юбчонку, про которую мисс Гобб сказала, что она больше похожа на сумочку, чем на предмет одежды.

Отец вскочил на ноги и начал отряхиваться. Наверное, пытался избавиться от запаха ее духов, который цеплялся за него, как утопающий за последнюю соломинку.

— Попробуем еще раз, хорошо? — сказал он и на этот раз поднял ее на ноги.

— Вы мой спаситель, — промурлыкала она, облизывая пухлые накрашенные губы.

Отец нервно рассмеялся: