Илья Штемлер - Нюма, Самвел и собачка Точка

— Ну так пусть Саша, пусть Шурик! Подумаешь! Зато какие у нее сиськи! Из-за них всегда очередь в кассу мужики притормаживали. Только у дворника Гали сиськи пышнее. И то, вряд ли.

— Ара, ты о чем говоришь?! Я — Самвел! Это вы, как что, меняете свое имя.

— Ну и что? — без обиды произнес Нюма. — И меняем! Зато четыре тысячи лет продержались.

— Ара, мы тоже не меньше продержались. Не приспосабливались, имя свое не меняли.

— А зачем вам менять?! Если с давних пор взяли у нас и на свой лад перелицевали?! — Нюма заметался по комнате, натыкаясь на стулья, на углы стола, выжимая скрип старого паркета. — Самуил Рубенович! Ха-ха! Рубен, тоже наверняка от нашего Рувима пошел.

— Ара, ты еще помнишь эту глупость?! — Самвел в ярости откинул голову на спинку кресла. Побелевшие в гневе губы выпускали звуки, подобные перекатам галечника на берегу штормового моря. — Старый дурак! Клянусь, чем хочешь, старый дурак!

— Шюрик! — с гримасой на лице, Нюма выскочил из комнаты.

— И борщ свой дурацкий не давай мне! — выкрикнул вдогонку Самвел. — Все равно кушать не буду!

Нюма выключил телевизор. Он надеялся, что Самвел заглянет хотя бы на «Вечерние новости». Но Самвел так и не появился. Ни во время хоккея, ни во время новостей. Может, Самвел ушел к той кассирше, а он не слышал из-за телевизора? Вряд ли. Самвел еще не оклемался от больницы. В плотной сыроватой тишине позднего зимнего вечера было тихо, как под водой…

Нюму волновали такие минуты спокойного созерцания комнаты. Казалось, вещи оживали и безмолвно переговаривались между собой, словно немые, только их жесты были застывшие. И Нюму они приглашали поговорить, поразмышлять, вспомнить…

С чего он так утром сцепился с Самвелом? Помнится, заговорили об одиночестве. Самвел сказал, что одиночество мужчины начинается с того, что ему не хочется даже видеть женщину. А Нюма, наоборот, утверждал, что одиночество мужчины начинается тогда, когда женщина перестает видеть в нем мужчину. Особенно к старости. Когда одиночество требует особого самообладания, чтобы жизнь не превратилась в пытку. Вспоминал войну. А голова была занята одним вопросом: что значит… самообладание? Власть конкретного дела, ради которого все остальное становится второстепенным? Победа над женщиной. Несмотря на почтенный свой возраст. Что влекло Самвела к «маме-бабушке» мальчика Димы? Бегство от одиночества? Тогда почему Самвел с ней расстался?! Из-за условности, связанной с именем? Чепуха да и только! Ведь имя всего лишь пароль, отличающий одного человека от другого. Неужели из-за верности этому паролю можно вернуться в одиночество?! Или одиночество обладает особым магнетизмом и затягивает в себя, точно воронка морской пучины? За безоглядной верностью своему паролю стоит верность своей стае, своей нации. Ее основой служит заблуждение — национальная избранность. Сила, которая не только сплачивает, а и разрушает стаю. Жизнь, с момента зарождения, обреченно идет к Смерти. Бог знал, что даже Он, Всемогущий, не может нарушить эту поступь. Хотя сам ее и предопределил, разрушив Вавилонскую башню. Не дано человеку понять замысел Божий! Чем Он испытывает любовь к Себе своего стада? Только разрушив башню, Он разбросал бездомных по всему миру, полагая, что даровал человекам свободу. Однако, оказавшись лицом к лицу с природой, человеки возопили к Нему о помощи, на кой ляд им такая свобода?! Поняв, что погорячился, Он распихал их по стаям-нациям, вручив каждой стае свой язык, свой пароль. И тут Господь опять дал маху, не все просчитал. Взаимное непризнание человеками чужих паролей породило спесь и как следствие вражду до полного самоуничтожения. В основе которого зарыта глупость человеков, сбившихся в стаи. Вот глупость-то, как и ее подельницу — спесь, Он и не отнял, прозевал…

Нюма водил взглядом по комнатной утвари, размышляя не столько о поступке соседа, сколько о своей судьбе. Нюма сопоставлял два одиночества. Мог бы он из-за какого-то условного пароля остаться в своем одиночестве? В этой жуткой и в то же время сладостной воронке морской пучины? Конечно, Самвел сказал тогда сгоряча, что мы «как что, меняем свое имя». Если было бы так, люди давно забыли бы про нас. Именно наша тысячелетняя упертость вызывает негодование и гнев.

Но, признаться, тогда, у ювелирного магазина на Ленина, так нежно прозвучал его пароль в устах Жени Роговицыной. Тот пароль — Наум, которым его пометили родители еще в тысяча девятьсот двадцать пятом году. И который, на много лет, отняла у него жена, привязав, как бирку к ноге покойника, сусальную кличку «Нюма».