Жорж Сименон - Поезд из Венеции

Вряд ли радиостанция «Европа-I» или «Радио Люксембург» сообщит о молодой женщине, найденной мертвой в Лозанне у себя на квартире, если, конечно, это убийство не имеет международного значения. А прийти к такому выводу почти невозможно, если не знать о существовании чемоданчика.

В киоске на вокзале Кальмару сказали, что лозаннские газеты поступают между двенадцатью и половиной первого.

Зная о любопытстве мадам Леонар, Кальмар не мог оставить в квартире чемоданчик с двумя взломанными замками. Он решил унести его и тут лишний раз убедился, как трудно иногда бывает осуществить самые простые на первый взгляд намерения: в доме не нашлось оберточной бумаги. В одном из ящиков валялись обрывки веревок, различные инструменты, консервные ножи, но нигде не было плотной коричневой бумаги для упаковки.

После их отъезда мадам Леонар произвела генеральную уборку, и в квартире не осталось даже старых газет.

Тут Кальмар вспомнил, что ящики комода устланы голубой бумагой. Он вытащил один лист, решив, что успеет заменить «го до возвращения жены. Конечно, подмененный лист окажется свежее остальных и Доминика непременно это заметит:

«Смотри-ка, ты переменил бумагу во втором ящике!»

Там лежали его рубашки и белье. Что он ей скажет на это?

«Я нечаянно пролил»…

Что пролил? Ведь никто не пьет кофе или вино, когда вынимает из ящика рубашку.

«Я уронил туда сигарету и…»

Ничего, что-нибудь он придумает. Если уже сейчас терзаться из-за подобных мелочей, тут и голову потерять недолго.

Кальмар наспех завернул чемоданчик в бумагу, а свой портфель запер на ключ и положил в шкаф на обычное место: уж, конечно, госпоже Леонар не придет в голову взламывать замки, как он это проделал с чемоданчиком.

Слишком много он размышляет обо всем этом. Мало сохранять спокойствие. Конечно, прежде чем принять решение, нужно все продумать, но не терять душевного равновесия.

Кальмар сошел вниз. Привратница заметила его.

— А я думала, что вы легли. После такой утомительной поездки…

— Что поделаешь! Дела, госпожа Годо…

— Берегите себя. Я уверена, что госпоже Кальмар будет неприятно, если она узнает, что супруг в ее отсутствие жил кое-как… Я вот вспоминаю моего бедного мужа. За всю нашу жизнь мы только две недели не были вместе — я-то знаю, что получается, когда мужчины предоставлены самим себе.

Кальмар прошел несколько шагов до гаража, где стояла его машина.

— А, мосье Кальмар! Я-то думал, что вы вернетесь только на будущей неделе. Верно, перепутал число… Ну, я не задержу вас.

Однако пришлось переместить с десяток машин, чтобы вывести покрытую пылью машину Кальмара, стоявшую в самом дальнем углу.

— Простите, совсем запамятовал. Позвольте хоть обтереть ее.

Пакет мешал Кальмару. Он не надеялся, что хозяин гаража не заметит его, и, вместо того, чтобы положить в багажник, небрежно бросил на сиденье.

— Прекрасный день, хоть и жарко. Не знаю, какая погода стояла у вас там, а здесь уже много лет не было такого пекла. Вы ведь знаете наш квартал не хуже меня, тринадцать лет тут живете. Все как будто приличные люди, и, представьте себе, — я своими глазами видел, как хозяйки выходили за покупками в шортах, а ребятишки играли на улицах в купальниках…

Кальмар ехал к площади Оперы по почти пустынным улицам. Ему даже удалось найти на улице Обер место для машины, и, поставив ее, он устремился в один из банков на Больших бульварах. Поднявшись по лестнице в зал, довольно прохладный и казавшийся даже темным по сравнению с залитыми солнцем улицами, он вдруг почувствовал, как его охватила паника.

Кальмар понимал, что сейчас он делает первый серьезный шаг. Впрочем, нет. Первый шаг он сделал, когда открыл автомат для хранения багажа на платформе лозаннского вокзала. Но и это не совсем точно, ибо в ту минуту поручение незнакомца не вызывало еще у него никаких подозрений.

В крайнем случае, если бы полиция подняла всех на ноги, она могла бы разыскать итальянца-контролера, который проверял проездные билеты около Падуи, и тот, конечно, вспомнил бы, что вырвал из билетной книжки незнакомца розовый талон. А полицейский из Домодоссолы, медленно перелиставший паспорт и вернувший его владельцу с почтительным поклоном?.. Кстати, почему он ему поклонился? Ведь не поклонился же он Кальмару. Может быть, потому, что это был человек, известный или занимавший видное положение в какой-то стране? Скажем, дипломат? Нет, неизвестный не походил на дипломата, он ни на кого не походил. По существу, описать его было бы невозможно.