Томас Мартинес - Святая Эвита

«Это кошки, — сказала бабушка. — Сейчас время течки». Он всегда вспоминал этот момент, словно именно тогда началась его жизнь, а до того не было ни реальности, ни горизонтов, была только запертая дверь, выходившая в никуда.

Но поскольку надо было выбрать какое-то направление, он решил ехать в Айхштетт. Возле Домбюля его остановил патруль.

— Вы везете тяжелобольного? — спросили у него. — В какую больницу?

— Я не еду в больницу. Я везу мертвую землячку. Я должен привезти ее в Нюренберг.

— Откройте машину, — сказали ему. — Ехать так с покойником по автомагистрали запрещается. Вы должны иметь разрешение.

— У меня есть верительные грамоты. Я дипломат.

— Это не считается. Откройте дверцу.

Пришлось подчиниться, выйти из машины. В конце концов, единственной ложью в его истории был город Нюренберг, но если полицейские его заставят, он может отклониться от этой цели. Преимущество свободы состояло в том, что он мог превращать ложь в правду и говорить правду, в которой все казалось ложью.

Один из полицейских вошел в кузов, между тем как другой остался караулить Полковника. Небо покрылось тучами, начал моросить еле заметный дождик.

— Это не покойница, — сказал полицейский внутри «опеля». — Это восковая кукла.

Полковник на мгновенье почувствовал соблазн высокомерно объяснить ему, кто такая Она, но ему уже не хотелось терять времени. Молниеносный спазм снова пронзил поясницу.

— Где вы ее раздобыли? — спросил полицейский, вылезая из кузова. — Превосходно сделана.

— В Гамбурге. В Бонне. Точно не помню.

— Желаю иметь удовольствие, — саркастически сказал на прощанье другой полицейский. — И если вас опять остановят, не говорите, будто везете мертвую.

Около Ансхаба он свернул с магистрали на шоссе № 13 по направлению к югу. На горизонте виднелась цепь небольших озер и голубых речек, вода в которых от дождя покрылась рябью. Возле Меркендорфа он купил гроб. Немного дальше приобрел лопату и мотыгу. Он чувствовал угрозы мрака, одиночества, непогоды, но, прежде чем продолжить путь, ему было необходимо поговорить с Ней, узнать, не наполнит ли Ее слезами сознание своей оставленное™, не иссушит ли Ее тело. Он остановил «опель» у ячменного поля. Нежно уложил Ее в гроб и начал с Ней говорить. То и дело он поднимал бутылку можжевеловой, с удивлением разглядывал ее на свет — все более меркнувший — и выпивал глоток. «Бабочка моя, — говорил он. Никогда раньше он не произносил это слово. — Мне придется оставить тебя. — Грудь его опустела, как если бы все то, чем он еще был, и то, чем он был прежде, протекло сквозь рану этой ужасной необходимости. — Мне придется тебя оставить. Я уеду. Если я не уеду, меня станут разыскивать. Люди из Службы, люди из Отряда Мести, все они преследуют меня. Если найдут меня, найдут и тебя. Я не оставлю тебя одну. Я похороню тебя в саду моей бабушки. Она и старик будут о тебе заботиться. Оба они — добрые покойники. Когда я был маленький, они мне говорили: „Если мы тебе понадобимся, Карльхен, возвращайся“. И вот теперь они мне понадобились. Ота, Ора [133], Персона останется с вами. Она женщина воспитанная, спокойная. Она сама отлично управляется. Видите, как она обманула пгг-руль. Ты преобразилась, Бабочка. Спрятала крылья и стала куколкой. Ты приглушила запах смерти. Не позволила им увидеть звездчатую метку. Теперь смотри держись. Как только сумею, приеду за тобой. Ты больше не страдай. Пора тебе отдохнуть. Много ты пространствовала за эти месяцы. Кочевница. На скольких землях и водах та оставила свой след».

Въезжая в Айхштетт, он испытал внезапную радость возвращения к родному очагу, которого почти не знал. Покатые и безлюдные улицы, монастыри, похожие на дворцы, — все казалось ему родным. Бог весть сколько раз он бывал здесь в сновидениях и только теперь осознал это. Хижина дедушки и бабушки стояла где-то на берегу Альтмюля, к востоку, в сторону Плунца. Прежде чем ее найти, он по ошибке проехал по двум-трем мостам. От хижины остались развалины: столбы фасада да костяк очага. Земля, вероятно, принадлежала другим хозяевам. Пейзаж был тот же, каким он его запомнил: вдали виднелись неуклюжие силуэты коров и высокая шея мельницы. Спускался быстрый, всепожирающий мрак. Полковник вонзил мотыгу в землю рядом с очагом и сразу же принялся копать. Яростные удары лопаты умеряли нытье в позвонках, но он знал, что, когда закончит, боль в спине обострится. Возможно, он даже не сможет двигаться. В нескольких шагах он слышал журчанье черной густой воды в реке. Дождь моросил не переставая. Земля была мягкая, гостеприимная, и ему понадобилось меньше часа на то, чтобы вырыть яму длиной в полтора метра, которую он выложил старыми досками и камнями. Тебе тут будет хорошо, Персона, повторял он. Будешь слышать рокот жатвы и блеянье весны. Я не заставлю тебя долго ждать. Только туда и обратно.